Гитлер. Неотвратимость судьбы

Но ничего путного из этой поездки не вышло — Адольф и не подумал поступать ни в какую академию. Предоставленный самому себе, он целыми днями разгуливал по Вене, а вечерами наслаждался операми своего любимого Вагнера. А в академию Адольф решил поступать на будущий год.

Он вернулся домой и уговорил мать купить ему пианино и нанять учителя. Как и следовало ожидать, его терпения хватило ровно на неделю, после чего он перестал посещать уроки. Музыка оказалась отнюдь не таким простым делом, а учиться серьезно у него не было никакого желания. Да и зачем мучиться над какими-то там гаммами и композициями, если можно было и не учась написать оперу в вагнеровском духе! Однако смотревший на него до сего дня снизу вверх Кубицек взбунтовался и подверг дилетантское творение своего приятеля уничижительной критике. Это вызвало у Адольфа настоящий припадок — даже сейчас тот не пожелал смириться с мыслью, что ему может быть что-то недоступно. Но музыку тем не менее оставил.

Тем временем матери сделали операцию по удалению злокачественной опухоли. Собрав последние силы, Клара вернулась домой, изо всех сил стараясь не показывать степень своего нездоровья, чтобы только не расстроить любимого сынка и не отвлечь его от столь важного дела, как подготовка к экзаменам в художественную академию. Наивная, она все еще верила, что ее Адольф будет упорно трудиться над какими-то там светом и тенью.

Трудиться он вообще ни над чем не хотел и с большим удовольствием продолжал свою богемную жизнь. А когда подошло время экзаменов, сын, к великому удивлению Клары, даже не заговорил о них. И тогда постаревшая на двадцать лет Клара сама настояла на его отъезде в Вену.

Присутствовавший при отъезде Адольфа Кубицек, пораженный болезненным видом матери своего приятеля, только грустно кивнул головой, когда Клара с невыразимой грустью негромко произнесла:

— Адольф, не считаясь ни с чем, пойдет своим путем, словно он один на всем этом свете…

Ни Кубицек, ни сама Клара и не подозревали, насколько она оказалась права в своем пророчестве. А тот, которому было суждено «идти своим путем», даже не заметил ни укоризненного взгляда приятеля, ни слез матери, катившихся по высохшим щекам, ни смертельной тоски в ее глазах. Ему было не до этого. Его ждали Вена и беззаботная жизнь с посещением знаменитых на весь мир музеев и театров и ничегонеделанием.

Академия? Да он о ней даже не задумывался, уверенный, что уж кто-кто, а он, такой талантливый, будет непременно принят.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Увы, одного желания и уверенности в своих дарованиях для поступления в академию оказалось мало. Адольф провалил экзамен. Впрочем, полным провалом его неудачу назвать было нельзя, и первую часть экзамена — написание двух этюдов на заданную тему — он выдержал успешно. Но его домашние работы, на которые он так надеялся, не прошли. И даже не из-за качества (с ним-то как раз все было в порядке) — просто комиссия сочла, что у него слишком мало портретов. В этом не было ничего удивительного, поскольку Адольфа куда больше интересовала архитектура: «Мой художественный талант иногда подавлялся талантом чертежника — в особенности во всех отраслях архитектуры». И как знать, не сыграла ли злую шутку с ним его первая поездка в Вену? Да, он сразу же отправился в картинную галерею, но куда большее впечатление на него произвело здание самого музея, который он тут же принялся рисовать со всех сторон. Да и потом он, по его собственным словам, целыми днями расхаживал по столице империи, выискивая наиболее интересные строения.

Но даже отсутствие необходимого для поступления в академию количества портретов отнюдь не говорило об отсутствии у него таланта. Как раз наоборот! Талант у него был, и, как отмечали позже сведущие в рисовании люди, талант достаточный. Злым гением Гитлера стал известный австрийский художник Франц фон Альт, умеренно настроенный реалист импрессионистского толка. Он-то и забраковал некоторые рисунки Адольфа, а вместе с ним и Робина Андерсена. Самое же интересное заключалось в том, что «непригодный к обучению живописи» Андерсен стал профессором и ректором Венской академии изобразительного искусства. А когда в 1919 году акварели и написанные маслом работы Гитлера показали большому знатоку живописи профессору Фердинанду Штегеру, тот воскликнул: «Уникальный талант!» И как знать, может быть, именно этому «реалисту с импрессионистским уклоном» человечество и обязано теми ужасами, какие выпали на его долю.

Сказать, что неудача повергла Адольфа в шок, — значит не сказать ничего Он был просто уничтожен. Однако, несмотря на упадническое настроение, сдаваться не собирался и отправился на свидание с ректором академии профессором Зигфридом Аллеманом. Аллеман был евреем, что и дало Гитлеру повод позже заявить о своеобразном «еврейском» заговоре против талантливого художника.