Гитлер. Неотвратимость судьбы

Но если это и было так, то что здесь предосудительного? В любом обществе, и детское отнюдь не исключение, всегда существует определенная иерархия: в нем всегда есть лидеры, золотая середина и изгои. Иерархии, по меткому выражению Н.А. Бердяева, нет только в куче навоза. А наиболее способные всегда и везде требовали восхищения и подчинения. И первый турецкий президент Ататюрк уже в двенадцать лет говорил о своем «особом предназначении». По всей видимости, не сомневался в нем и Гитлер, а потому предпочитал во всех играх и забавах выступать в роли вожака.

Да и кто в детстве не резок, не заносчив и не хочет командовать? Особенно если учесть, что маленький Адольф на самом деле намного превосходил своих товарищей по развитию и воображению. Вряд ли кто из них был способен беседовать с шелестящими на ветру листьями деревьев, как беседовал с ними во время своих прогулок Адольф. Он всегда держал со своими сверстниками дистанцию, и тем не менее товарищи относились к нему с симпатией. «Мы, — вспоминал его однокашник Йозеф Кемплингре, — все любили его за поведение в классе и на площадке для игр. Он был не из трусливых…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А вот Алоиз разочаровывался в сыне все больше, и кто знает, чем закончилось бы его с каждым днем становившееся все более жестким противостояние с сыном, если бы в январе 1903 года Гитлера-старшего не разбил апоплексический удар за бокалом вина. Управляющий отелем послал за врачом и священником, но когда те появились в гостинице, Алоиз уже не нуждался ни в чьих заботах.

На следующий день линцская газетенка «Тагеспост» с глубоким прискорбием известила горожан о безвременной кончине отличавшегося «прогрессивным мировоззрением» Алоиза Гитлера и превознесла до небес его добродетели и домовитость. Не забыл при этом автор некролога и страстную любовь покойного к пчелам.

Как отнесся к безвременному уходу отца Адольф, который, задыхаясь от рыданий, рухнул на гроб отца? На этот счет имеются разные мнения. Одни утверждают, что он тяжело переживал утрату, другие уверяют, что не особенно скорбел. Думается, не правы ни те, ни другие. Да и какую скорбь мог испытывать четырнадцатилетний мальчик по человеку, к которому, мягко говоря, никогда не испытывал симпатии? Испуг, растерянность — да, но долгую печаль — вряд ли. Для этого у юноши еще не было настоящего понимания жизни. Что же касается его рыданий, то это была скорее всего поза, а на самом деле Адольф испытывал известное облегчение, поскольку теперь некому было стоять у него над душой и читать набившие оскомину нотации. Да и будущее — будущее великого художника — виделось ему теперь совсем в другом свете. Особенно если учесть, что прекрасные условия его жизни после смерти Алоиза совсем не изменились. Вдова получала приличную пенсию, и Адольф ни в чем не испытывал недостатка. Если же верить тем, кто считал Алоиза тираном, а его детей жертвами, то Адольфу стало намного лучше, ибо теперь его мать могла без оглядки на «дядю Алоиза» баловать своего ненаглядного сынка: когда тот всего через год после смерти родителя бросил школу, она даже не возмутилась.

Почувствовавший слабину матери и испытывавший на любой вид деятельности самую настоящую аллергию, Адольф целыми днями слонялся по улицам с такими же великовозрастными бездельниками и не думал ни о какой работе. Да и зачем? Мать имела приличный доход и не только сытно и вкусно кормила сына, но и модно одевала его, и с отрочества питавший страсть к франтовству Адольф уже в пятнадцать лет щеголял с тросточкой с набалдашником из слоновой кости. Богема всегда оставалась богемой, и будущий великий художник не мог одеваться иначе. В своем великом будущем Адольф по-прежнему не сомневался и искреннее верил, что пройдет еще несколько лет, он окончит академию изящных искусств и… весь мир узнает о художнике Адольфе Гитлере.

Вся беда будущего Рембрандта была только в том, что о своем будущем величии он больше мечтал, нежели приближал его непосильным трудом, без которого вряд ли можно стать не только великим, а хотя бы средним художником. Однако Адольф свято верил в свои выдающиеся способности и не утруждал себя тяжелой работой. И справедливости ради надо заметить: все предпосылки для того, чтобы стать если не знаменитым, то уж во всяком случае хорошим художником, у него были.

* * *

Каким бы благосостоянием ни обладала Клара, не задумываться о как можно более обеспеченном будущем для своего сына она не могла. Врачи подозревали у нее рак, и, когда ей подвернулась возможность выгодно продать дом, она вместе с Адольфом переехала в Линц. После вычета долгов по ипотеке и причитающихся Адольфу и Пауле в соответствии с законом об опеке денег у нее оставалось целых пять тысяч крон, что вместе с вдовьей пенсией давало ей прекрасную возможность вести приятную во всех отношениях жизнь.