Гитлер на тысячу лет

Фаланга, как организация католического толка, была очень близка к рексизму, как политически, так и духовно. Хосе Антонио Примо де Ривера даже назначил меня в 1934 г. фалангистом номер один за рубежом. Восставшая испанская армия отстаивала те же патриотические и моральные идеалы, что и рексизм.

И всё же, всё же, — если французский Народный Фронт, Советы и весь марксистский Интернационал встал на сторону поджигателей и душителей, если они яростно поддержали их, в изобилии поставляя им французские самолеты и русские танки, если они послали тысячи добровольцев, — безумцев вроде Мальро, кровавых мясников вроде Марти и прочих тюремных подонков — так почему же мы, патриоты и христиане, не должны были испытывать симпатии к таким же патриотам и христианам, как мы, травимым и преследуемым на протяжении пяти лет террора, и вынужденным взяться за оружие ради собственного выживания?..

Итак, первый очаг европейской войны вспыхнул. Никто не спешил затушить разгорающийся костёр. Наоборот, пожар разрастался. Немцы и итальянцы, русские и французские коммунисты перешли от обмена словами к обмену взрывчаткой, пытаясь использовать испанское поле битвы, чтобы в кровавой схватке решить свои споры

1936 г. заканчивался плохо для мира. Нервы были на волоске — 1937 г. должен был стать поворотным в судьбе Европы.

С этого времени, Гитлер, которому не должно было быть никакого дела до избирательных планов рексизма, начал регулярно ставить нас в глупое положение, каждый раз, когда нам требовалось усилить наше влияние, чтобы, благодаря новым завоёванным голосам, мирным путём прийти к власти.

Это была моя хорошо продуманная позиция — никакого насильственного захвата власти. Никогда в мирное время я не носил с собой оружия. Меня можно было встретить в любом месте Брюсселя безо всякой охраны. Я ходил на мессу, в ресторан или в кино со своей женой — она была моей единственной защитой, полной обаяния и любезности.

Вместе с детьми мы совершали многокилометровые прогулки по лесу. Я всегда испытывал физическое отвращение к любым телохранителям. Я всегда верил в свою звезду. Со мной никогда ничего не случится. Да, к тому же, где гарантии того, что я успею выхватить пистолет из кармана прежде, чем нападающий нанесёт свой удар.

Народ недолюбливает телохранителей, поскольку они повсюду привносят с собой атмосферу подозрительности. Надо искренне доверять ему. Я в одиночку, на трамвае отправлялся на красные сборища самого худшего толка. Конечно, инцидентов хватало, и нередко они носили довольно комичный характер. Но избранный мною способ был верен. Народ прямодушен сердцем. А поэтому лучше обращаться к его чувству гостеприимства и дружелюбия, чем оскорблять его запугиванием.

Настолько же, насколько я стремился завоевать массы сердцем, никогда не прибегая к демонстрации силы, настолько же всё моё существо противилось идее прибегнуть к вооружённой силе для захвата власти в моей стране.

А у меня была эта сила; в октябре 1936 г. самый известный и любимый народом глава бельгийской армии генерал Шардон письменным приказом перевёл все свои войска в моё подчинение и предложил перебросить их поездами особого назначения в Брюссель. За час путь был бы расчищен силами элитного подразделения арденнских стрелков. Король — как объяснил его секретарь писателю Пьеру Дайе (Daye), нашему депутату — распорядился бы не оказывать сопротивления.

Я поблагодарил генерала, но отказался от его предложения.

Несомненно, если бы я мог предугадать, что международные события застанут меня врасплох, я принял бы его. Вряд ли можно было ожидать заметного сопротивления со стороны обеспеченных людей. Как бы то ни было, единожды приняв решение, я одолел бы все препятствия, не особо стесняя себя: для меня спасение моей страны и сохранение мира в Европе стоили гораздо больше, чем истерические вопли нескольких марксистских вожаков, которым быстро заткнули бы рот. Но в глубине своей души я был уверен, что смогу справиться с ситуацией, не прибегая к насильственным мерам. Мне больше нравилось убеждать, привлекать на свою сторону по свободному согласию, заражая их своим энтузиазмом.

Мне было всего двадцать девять лет, но тысячи людей были готовы поддержать меня. Спустя несколько месяцев, руководители фламандских националистов поддержали предложенную мной концепцию федеральной Бельгии. Их депутаты и сенаторы, обладавшие почти таким же количеством мест в парламенте, что и мои, сблокировались с рексистами. Почему же это мирное развитие не могло привести нас к окончательной победе безо всякого насилия? Ещё одна-две избирательных компании, сопровождаемых мощными пропагандистскими акциями, и я пришёл бы к власти без единого выстрела, опираясь исключительно на согласие и любовь абсолютного большинства моих соотечественников.

Мне не хватило совсем немногого.