Утром в субботу, 12 марта, Гитлер вылетел из Берлина (Темпельхофа) в Мюнхен (Обервизенфельд), там пересел на машину и поехал в Мюльдорф-на-Инне, куда прибыл к полудню. Его уже ждали генерал фон Бок, командующий 8-й армией, наспех сформированной из стоящих в Баварии частей, и моторизованная бригада Лейбштандарте СС «Адольф Гитлер». Бок представил свой доклад: за последние два часа немецкие войска пересекли границу Австрии, где были с восторгом встречены населением, бросавшим солдатам цветы. Тогда Гитлер решил продолжить поездку до Линца. На границу, проходящую неподалеку от Браунау-на-Инне (его родного города), он приехал около трех часов дня. От Линца, где его ждал Зейсс-Инкварт, его отделяли 120 километров, и этот путь превратился в настоящее триумфальное шествие. Чтобы пробраться к зданию мэрии, с балкона которого он собирался произнести речь, ему пришлось проталкиваться сквозь плотную толпу народа. В тот вечер он решил, что не будет ограничиваться «полумерами». Немецкий государственный секретарь по вопросам внутренней политики Вильгельм Штукарт получил приказ разработать проект закона «о воссоединении Австрии с рейхом», который тут же был подписан. На 10 апреля назначили референдум. Гауляйтеру Саарской области Йозефу Бюркелю поручили заняться реорганизацией Австрийской нацистской партии; позже он стал комиссаром рейха по воссоединению – не самый удачный выбор. Таким образом, аншлюс был осуществлен «псевдозаконным захватом власти снизу» сразу в нескольких землях, «почти законным захватом власти сверху» при помощи кабинета Зейсс-Инкварта и «вмешательством извне».
14 марта Гитлер приехал в Вену. На следующий день он сказал в Хофбурге ставшие знаменитыми слова: «Как фюрер и канцлер немецкой нации и рейха, я объявляю перед историей, что моя родина вошла в немецкий рейх». Днем он посетил могилу Гели; накануне уже успел побывать на могиле своих родителей в Леондинге. Затем на Ринге – прекрасном круговом бульваре, который он полюбил с юности, – прошел парад немецких и австрийских войск. В заключение торжеств он принял кардинала Иннитцера, которому пообещал полную независимость Церкви от государства в Австрии.
«Война цветов» имела еще два последствия, одно – анекдотическое, второе – серьезное. Отныне солдатам предписывалось приветствовать фюрера гитлеровским салютом (прежнее военное приветствие сохранилось до покушения 20 июля 1944 года). Но, что более важно, триумфальный прием, оказанный Гитлеру в Австрии, окончательно убедил его в том, что он избран Провидением для того, чтобы привести немецкий народ к великому будущему.
18 марта фюрер требовал от рейхстага предоставить ему четыре года для объединения немцев внутри рейха. 10 апреля 99 % немцев и австрийцев высказались в пользу аншлюса.
Это был жирный кусок. Без всяких усилий Германия получила 83 868 квадратных километров территории и семь миллионов населения, чем с лихвой компенсировала территориальные потери, навязанные Версальским договором. Кроме того, рейх наложил лапу на золотовалютные запасы Австрии – примерно 1,4 млрд рейхсмарок (в Рейхсбанке было всего 76 млн). Это не считая железной руды Штирии и других природных ресурсов. И не говоря о стратегической важности захвата страны. На самом деле аншлюс стал отправным пунктом экспансионистской политики, направленной на восток.
Наглядным примером того, как ловко Гитлер использовал международное положение, служит тот факт, что в Париже президент совета Шотан был смещен 10 марта – по мнению фюрера, сразу после назначения. Как и в случае с оккупацией Рейнской области, все ждали реакции французов. Министр иностранных дел Ивон Дельбо уже 17 февраля, видя, что затевают немцы, призывал две великие демократии объединиться для совместных действий. Однако Иден вышел в отставку 10-го – из-за того, что Чемберлен явно стремился заключить
Лишь 12 апреля во Франции Совет возглавил Даладье. «Он пытается управлять, но это нелегко», – записал Геббельс. Несколькими днями позже он с удовлетворением отмечал, что теперь «Тан» отзывается о Германии в гораздо более благоприятном тоне: «С финансовой точки зрения мы держим эту газету в руках». Якобы ему даже предлагали купить «Фигаро»: «Эта продажная французская пресса». Разумеется, это утверждение не соответствовало действительности, так как речь шла о ничтожной доле газет.