Гитлер

В ходе дебатов внутри партий Брюнинг и меньшинство Центра попытались помешать принятию закона. Однако большинство, довольное сближением с правительством, проголосовало за. Сработала групповая дисциплина, и отдельные несогласные вынуждены были ей подчиниться. Аналогичная картина наблюдалась внутри небольших партий. В конечном итоге против голосовали только социал-демократы. Незадолго до восьми часов вечера Геринг объявил результаты: 444 голоса «за», 94 – «против». Гораздо больше необходимых двух третей. Даже если бы на заседании присутствовали коммунисты (81 депутат), отстраненные от участия в нем в силу указа от 28 февраля, и 26 депутатов социал-демократов, не явившиеся по болезни или по причине ареста, и если бы они проголосовали против, закон все равно был бы принят. «Отныне мы и конституционно стали хозяевами рейха», – записал в дневнике Геббельс.

Из зарубежных комментариев лучший, опубликованный во французской газете «Попюлер» 26 марта, принадлежит Леону Блюму: «Напрасно я пытаюсь найти в истории прецедент этому чрезвычайному событию. Мы видели, что такое 18 брюмера или 2 декабря, когда Народное собрание было разогнано с помощью силы. Но чтобы сами депутаты проголосовали за собственное уничтожение? Это самоубийство, это харакири независимого собрания, которое, едва родившись, приносит себя в жертву на алтарь диктатора, пользуется своей независимостью только для того, что ее лишиться, и существует ровно столько, сколько требуется для самоуничтожения. Ну и картина! Сколько бы я ни искал примеров, повторюсь, я не нахожу ничего подобного – ни один парламент никогда не становился предметом столь жестокой насмешки».

«Кастрация» рейхстага и вообще события в Германии широко обсуждались в мировой прессе. Что касается немецких журналистов, то они либо молчали из соображений автоцензуры, либо выражали свое удивление и непонимание происходящим. Напротив, иностранные корреспонденты, аккредитованные в Берлине, подробно описывали массовые аресты противников нового режима, смещение некоторых мэров (в том числе мэра Кельна доктора Аденауэра), а также участившиеся нападения на еврейских врачей, чиновников и торговцев со стороны штурмовиков. Новый министр пропаганды каждый день отмечал в своем дневнике растущее беспокойство членов правительства перед этими «выдуманными жестокостями». И даже сам написал «объективную» статью для «Санди экспресс».

Этот момент Гитлер выбрал, чтобы нанести особенно сильный удар. «В горной тишине он погрузился в глубокие размышления и принял решение. Мы сможем справиться с проводимой против нас кампанией только в том случае, если завладеем ее авторами или хотя бы теми, кто извлекает из нее выгоду, а именно евреями, живущими в Германии. Возможно, и евреи, живущие за границей, образумятся, когда поймут, что речь идет о жизни их братьев по расе». Организация акции, направленной против бойкота, была поручена гауляйтеру Штрайхеру, директору гнусного антисемитского листка под названием «Штюрмер». Геббельс составил воззвание и обращение для прессы: «Теперь нам ясно, какой линии придерживаться.

Звезда фюрера сияет над нами. Именно ему мы обязаны тем, что Германия поднимается с колен». Днем позже он пишет: «Следует принять подобные методы. Великодушие по отношению к евреям не должно иметь места. Мы должны показать им, что готовы на все». Призыв к бойкоту евреев получил поддержку правительства, и по всему рейху были запланированы организованные акции. Оставалось лишь «нажать на кнопку». Выбрали день – 1 апреля – и приступили к осуществлению задуманного. Перед магазинами, медицинскими кабинетами, адвокатскими конторами выставили посты из штурмовиков, которые не давали посетителям пройти внутрь. 150 тыс. рабочих приняли участие в «марше протеста» через Лустгартен – берлинский городской парк; вечером их сменили 100 тыс. членов гитлерюгенда. «Бойкот – огромная моральная победа Германии, – записал Геббельс. – Мы показали загранице, что можем обратиться с призывом ко всей нации и нам даже не понадобится никого принуждать».

Таким образом, речь шла о запугивании. Продемонстрировать противникам нацизма, как внутренним, так и внешним, свою силу, чтобы лишить их воли к сопротивлению и помешать вмешиваться в дела Третьего рейха. Евреи стали своего рода заложниками этой политики. Это был один из наиболее поразительных примеров полного непонимания Гитлером взглядов и убеждений западных демократий. Он сам, Геббельс и многие их приспешники настолько глубоко уверовали в идеологию социал-дарвинизма с ее культом силы и презрением к гуманитарным ценностям, что им казалось совершенно нормальным нападать на слабого, в том числе на еврейское меньшинство, которое к тому же воплощало в себе все, что они яростно ненавидели: индивидуализм, демократичность, интеллект, финансовую мощь.