Гитл и камень Андромеды

Я походила по магазину Роз, заглянула в каморку за зеркалом, где стоял старенький диванчик, не нашла ни шкафа, ни душевой и так и не смогла решить — живет ли тут Роз или у нее есть все-таки другое жилье. Умывальник был покрыт коричневой коростой из-под кофе, да и пол не мыли с прошлого Песаха. Видно, сил у нашей птички хватает только на то, чтобы почистить перышки и надраить витрину. А делает ли она новые шляпки или только переделывает старые — загадка.

Сколько, кстати, стоят шарфики? Я выдвинула ящик комода и принялась перебирать льнущую к рукам разноцветную ткань. Шарфики в основном индийские, недорогие. Но вкус у Роз был отменный. Даже среди этого барахла ей удавалось найти вещи удивительной красоты. В зеленом шарфике с бордовыми разводами я выглядела царственно. В розовом с желтым — бездумно. В голубом — легкомысленно.

Время тянулось медленно. Прошло около часа, а казалось — вечность. На улице не то чтобы стемнело, а словно сменили фильтр — со светло-желтого на оранжевый. Ночь в этих местах не подкрадывается тихонько, а падает стремительно, как коршун на зазевавшуюся голубку. Раз — и нет дня! Сглотнула и не поморщилась. Но какие-то градации света все же происходят. Вот пооранжевело. Потом прибавили зеленого. А вот сменили фильтр на фиолетовый.

Я взглянула в окно и увидала бегущую к лавке женщину. Сердце екнуло, но я решила, что это не может быть Гитл. И не потому, что она изменилась за прошедшие годы, а напротив, потому, что так не бывает, чтобы сквозь двадцать лет к тебе неслось ничуть не изменившееся существо. После поцелуев и ахов, и охов, и вздохов я все вглядывалась в ее лицо и не находила в нем ни одного признака старости или вообще возраста.

— Это подарок Марека, — сказала Гитл, заметив мой пристальный взгляд и без труда его расшифровав, — когда его забирали в тюрьму, он провел рукой по моему лицу и сказал: «Ты навсегда останешься такой!» И вот, — Гитл смущенно улыбнулась и даже залилась румянцем, — видишь, я не старею. Все спрашивают: «Как так?», а что я могу ответить? Но мы попросим у Марека такой подарок и для тебя. Хочешь?

Я пожала плечами. Зачем? Я была растеряна. Очень и очень растеряна. Роз устроила нас с Гитл в задней каморке, приготовила чаю и деликатно исчезла. А мы сидели, прижавшись друг к дружке, и утопали в чем-то, чего я до сих пор не знала, да и Гитл, похоже, тоже.

Мы… мы словно покатились с ней по склону зеленой горы и упали в заросли папоротников, выстеленные мягким мхом. Упали и лежали в этих пахучих, тихих, мягких, зеленых кущах, наслаждаясь тем, что спешить больше никуда не надо, и неважно, что колышется снаружи, — воздух или вода. И не имеет значения, кто стоит рядом или вдалеке, ничто не важно и не имеет значения, потому что мы друг у друга, друг в дружке, одно и вместе — навсегда. Наверное, это и называется любовью.

Гитл я хотя бы была обещана, а мне так и не обещал ее никто. Я не привыкла получать милости от природы. Брать их у нее — моя задача! Но вот — случилось. Без всяких усилий. Свалилось свыше, опустилось, как благодать. Благодать она и есть, эта невостребованная любовь, столько лет лежавшая под спудом, но вымоленная все-таки Гитл у Небес. И нет у меня никаких претензий ни к Симе, ни к маме, ни к ее мужьям и любовникам за то, что никто из них мне такого не дал. И к собственному мужу и моим любовникам никаких претензий тоже нет. Это надо уметь — дать любовь. Гитл умела, поэтому со мной такое случилось, а другим за всю их жизнь оно не перепадает.

Нужно было о стольком поговорить, но разговаривать не хотелось. Гитл обнимала меня, гладила, мурлыкала свои песенки, а я узнавала мелодии и думала о том, что в каждой музыке, которая до сих пор схватывала меня за душу и за горло, был этот напев. Она потому мне и нравилась, эта музыка, что в ней скользил кусочек любимой мелодии. Мелодии, услышанной некогда в состоянии безупречной любви, полного счастья и покоя.

Может, потому мне и удавалось до сих пор выкручиваться из всех моих дурацких и ужасных историй, что Гитл продолжала петь свою песенку, словно мы никогда не разлучались и никогда не разлучимся, потому что я ей обещана. И где бы я ни была, я все равно с ней. И как бы далеко ни отбросила меня судьба, Гитл меня защитит. Выходит, она и есть мой ангел-хранитель, пахнущий сеном и лавровым листом, совсем как когда-то.

Стукнула дверь, и вбежала Роз.

— Шлойме бегает по Ришону в бешенстве, ищет тебя! — выпалила она с порога.

Гитл устало улыбнулась, поцеловала меня в лоб и легко, словно годы и впрямь не навесили на ее кости никакой тяжести, вскочила.

— Пойду, а то он наделает дел, — сообщила весело. — Когда ты снова придешь? Нет! Не приезжай сюда. Дай мне твой адрес, я сама приеду. Завтра или послезавтра. Не позже послезавтра, а скорее, завтра. Не сиди дома, гуляй себе, занимайся своими делами, я тебя найду.

Но я не стала выходить из дома. Прибралась, что-то состряпала и бродила по комнатам, вглядываясь в лица на картинках. И было мне хорошо и покойно.