Гитл и камень Андромеды

Год за годом, месяц за месяцем, день за днем я обещала себе сбежать из родного дома. Все равно куда, но далеко. Алтай был одним из выходов. Но с Алтая приходилось возвращаться. А когда Мишка сказал, что ищет жену, готовую ехать за ним на край света, то есть в Израиль, я сказала: «Да!» Только поэтому? Ерунда, пустое! Возможно, не случилось любви, слишком уж быстро она испарилась, но влюбленность была точно. И чему же научил нас этот поток сознания? Тому, что шизофрения есть самое нормальное человеческое состояние, а маска способна управлять нами так же естественно и четко, как и то, что скрывается под ней? То есть тому, что коммунист Паньоль является в основе своей человеком восторженным, влюбленным в дурацкую мечту о счастье для всего человечества. Герой войны в Испании к тому же. Так что сходится. Паньоль и Малах Шмерль — две половинки того же естества. Отдадим же Шмерлю Шмерлево, а Паньолю — Паньолево. Вернее, оставим Паньоля за кадром и расскажем эту историю иначе.

Жил-был простоватый и влюбленный в жизнь парень, наделенный огромным талантом к живописи. Звали его не Паньоль, а Пиня. И любил он вовсе не устриц в шампанском и не щуплых парижанок, а цимес и сдобных барышень. Но что-то мешало ему оставаться таким вот Пиней. А что — не наше дело, потому что, превратившись из Пини в Паньоля, Малах Шмерль закончил свое существование.

Малах, кстати, означает «ангел», а Шмерль… черт его знает, что это означает, и надо выяснить, но в фамилии есть некая насмешка… какое-то пренебрежение: Шмерль, шмендрик, шум давар, пустое, ерунда… Паньоль взял себе этот псевдоним, уже ощущая, очевидно, грядущую перемену. Шмерль — кокон, гусеница, а Паньоль — вылупившаяся из кокона громадная пестрая бабочка. И я еще не знаю, где мы убьем Малаха Шмерля, в Палестине, в Испании или, может быть, в Салониках, но Паньолем он не станет.

Жизнь его была проста, коротка и безыскусна: родился, учился, приехал в Палестину, влюбился… тут нужна осторожность… будем надеяться, что Эстерке умерла молодой и детей от Шмерля у нее не было. Хорошо, если ее убили арабы или казнили англичане… Нет, это не годится, все казненные англичанами переписаны, запротоколированы, отслежены до малейших деталей. Убиенные арабами, кажется, тоже. Хорошо… умерла от тифа. Утонула в Генисаретском озере. Упала со скалы во время прогулки по Иудейской пустыне. Заразилась от йеменского ребенка, за которым ходила в местной амбулатории. Попала под корову или, лучше, быка. Исчезла из пространства Ришона, как исчез из него Йехезкель Кац, единственная на свете жертва швейной машинки «Зингер», в принципе и по существу своему совершенно не склонной к кровавой агрессии.

Нет, Ришон не годится. И Нес-Циона не годится. Там помнят все и никому ничего не забывают. Там до сих пор говорят с придыханием о параде шляпок и кастрюль, состоявшемся тридцать пять лет тому назад. А он писал именно эти места, и они совершенно узнаваемы на его картинах. Что он делал в этой Нес-Ционе? Давай подумаем!

В Нес-Ционе тысяча девятьсот тридцать пятого года Малах Шмерль не мог заработать живописью себе на пропитание. Песя и сегодня не хочет держать у себя его голую бабу, пусть это и вид сзади. Значит… Значит, он работал на строительстве дороги, копнил сено, доил коров, таскал цемент. Наемный рабочий у зажиточных евреев Барона, человечек, на которого никто не обращал особого внимания. Местных барышень за таких выдавали неохотно. Если подобных бедняков и приглашали в дом, то только на пасхальный седер, чтобы выполнить мицву насыщения голодных. В кибуце он, понятное дело, не прижился. Блажной, неэффективный, политически нейтральный.

Стоп! Мы уже много насочиняли. Теперь следует поехать к Песе и выслушать подлинную историю тогдашней жизни Паньоля. И выяснить, где обретается и чем занимается нынче его Эстерке. Если она жива, то наверняка замужем и не станет рассказывать налево и направо, с кем грешила в молодости. А потом сотворим мистификацию!

Эта мысль приходила ко мне уже несколько раз и поднимала в моей смущенной душе волну законной гордости. Мистификация — это не фальшивка и не обман, а законная и актуальная форма творчества, игра художника со зрителем, коллегами по цеху и собственным воображением. Многие искусствоведы пытаются загадать миру такие загадки, но только единицам удается придумать хорошие головоломки на радость и потеху следующих поколений. Мистификация — высокий класс профессионализма.

Стоп-стоп! Вот и решение проблемы Нес-Ционы. Мы должны разбросать по нашему повествованию намеки на наличие противоречивых фактов, относящихся к биографии художника, которые в данное время нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Пусть ломают голову, поднимают архивы, роются в воспоминаниях. Никто не помнит Малаха Шмерля? Замечательно! В картинах есть намеки на руку Паньоля? Еще лучше! Остается позаботиться о том, чтобы и в моем тексте эти вопросы имели место. Разумеется, в завуалированной форме.