Гипнотизер

К тому времени, когда листва деревьев на площади Блумсбери превратилась в червонное золото и начала опадать, смешиваясь с дорожной грязью и старыми газетами, они нашли солидное банковское учреждение, которому и доверили свои сбережения. Они переехали в большой дом у площади Блумсбери, на Бедфорд-плейс; именно в такой дом и мечтала в свое время перебраться Корделия, когда была еще маленькой девочкой. Когда она выглядывала из высоких красивых окон, ей открывался вид на памятник мистеру Фоксу, который много лет назад показал себя истинным джентльменом по отношению к ее матери и тетушке.

На этот раз они переехали как будто навсегда. Рилли забыла о своих сердечных делах и полностью посвятила себя работе. В доме было бесчисленное множество спален. Туалетные комнаты с кранами. За домом был разбит сад: там росли деревья, земля была засеяна травой, а в центре стоял маленький каменный ангел. Вопрос вызывала только миссис Спунс: они не знали, не придет ли старой леди в голову явиться во время сеанса голой. Они долго обсуждали, как быть, и наконец решили, что Регина и Рилли с матушкой поселятся на верхнем этаже. Подруги знали, как миссис Спунс любит компанию: едва заслышав звук голосов, она спешила немедленно присоединиться к шумному обществу. Если рассудок отказывался ей подчиняться, она могла забыть об одежде или попытаться снять ее, уже находясь в обществе малознакомых людей. Перед Региной была поставлена только одна задача: занять миссис Спунс в течение дня, пока Корделия и Рилли принимали клиентов.

— Я буду читать ей газеты после полудня, — объявила Регина, которая долго противилась переезду, но в конце концов согласилась, узнав, что в доме установлены туалеты. — Она всегда любит слушать, как я читаю.

Корделия поселилась на среднем этаже. Посетителей принимали на первом, рядом с кабинетом Рилли и маленькой гостиной, окна которой выходили в сад. Несмотря на горячие протесты Рилли («Я могу делать всю домашнюю работу, — это меня совершенно не обременит»), было решено нанять слуг. В доме была кухня, размещавшаяся на самом нижнем этаже. В качестве прислуги они наняли двух горничных. Швейцара не пригласили, решив, что гораздо важнее садовник-плотник.

Таким образом, Корделия заставила себя сказать «прощай» старым комнаткам на Литтл-Рассел-стрит (где они постарались, предварительно уведомив хозяина о переезде, заменить поврежденные половицы). Хозяин (внук того господина, с которым имела дело еще Хестер), конечно, попытался взять с них дополнительную плату, но Корделия с царственным видом заплатила ему только треть затребованной суммы, сказав, что те прогнившие половицы следовало заменить давным-давно. (Они с Рилли не раз обсуждали, мог ли портвейн, который постоянно проливался на пол, способствовать такому мощному разрушению дерева.)

Корделия несколько раз вздохнула, чтобы не разрыдаться, и наконец сняла с потолка старые стеклянные звезды. Она думала о Кити и Хестер, о том, что значил для них этот подвальчик. Собирая подсвечники, книги и снимая зеркала, а также неизменного Альфонсо, Корделия нежно разговаривала с призраками прошлого. Она говорила себе и вещам, что переезжает совсем недалеко и ни за что не покинет Блумсбери, потому что это ее родина. Вдруг ее осенила мысль: «Я должна называть себя мисс Престон, это мой долг перед родными». Уходя из подвальчика, Корделия даже помахала мраморным Альфонсо в сторону пятидесятидвухлетнего настоятеля храма, который как раз проходил мимо, — тот сделал вид, что не одобряет ее поступка, но выглядел смущенным.