Гигаполис

– Молодец, – щурюсь я. – Голова. Умный, как утка. И плаваешь, как утюг. Потом сделаешь втык нашему директору.

Он прикусывает язык. И сконфуженно молчит, пока я передаю Тарану полученные сведения.

– Понятно, Малыш, – говорит тот. – Оставайтесь там, где сидите.

– Передай еще, – встревает Улька. – Доктор Брустер содержится на пятнадцатом этаже, тренажерный зал. Доктор Брасс – на семнадцатом, люкс 1701. Бригадный комиссар Лонг – на двадцать первом, в буфете. Эти подонки подмели всю жратву, но пьют аккуратно и только пиво… Один представитель мэрии сидит под замком в подсобке двадцатого этажа, другой, по моим предположениям, выступает в качестве живого щита при главаре, и тот таскает его за собой повсюду.

– Спасибо, комиссар, – отвечает Таран. – Теперь-то мы их сработаем всухую.

– Улька, – говорю я. – Откуда ты все знаешь… ну, про то, кто где содержится?

– Секрет фирмы, – скалится он. – Нам тоже досаждали террористы. И я на всякий случай выучил хинди. Сегодня пригодилось.

Я стаскиваю с себя опостылевший белый сюртук, распускаю его на полосы и увязываю пленника, как ржаной сноп. Он по-прежнему в отрубе, от него разит прелым волосом и мочой. Улька тем временем приоткрывает дверь в коридор. Мимо нашего номера беззвучно пробегают «кайманы». Сейчас их не менее десятка.

– Вооружись, комиссар, – говорю я. – Еще ничего не кончилось.

Улька ухмыляется и ловит на лету переброшенный мною «волк».

– Дерьмовая машина, – замечает он, примеривая ган к своей руке. – Я предпочитаю «швессер-магнум».

– Ясное дело, – киваю я. – Вы, прибалты, всегда были пижонами.

Я достаю пачку «Бонда». Мы молча закуриваем.

– Гоша, – наконец нарушает он тишину, и видно, что затевать этот разговор ему ох как непросто. – Я честный человек. Может быть, не всегда смелый… Поэтому не стану лгать и притворяться. Я не знал, что ты выжил в той заварушке. И оттого не искал тебя, чтобы оправдаться.

– А я выжил. Хотя мне достались все пули, что мы могли бы поделить на двоих.

– Но к чему оправдания? Я действительно оставил свой пост. Это непростительно, это безрассудно. Однако подлого умысла в том не было!

– Что же с тобой приключилось? Ты испугался? Тебя купили?

– Ты неправ, Гоша. Я повторяю, была глупость. Сумасбродство. Я и предположить не мог, что боевики отважатся на прорыв именно на нашем участке и в тот момент, когда я отлучусь с поста! Но я не испугался. Разве тогда я походил на труса? Это сейчас, с годами, я уже не такой бравый молодец. Потому что всякий человек, обзаведясь детьми, начинает думать о том, кто будет их растить и ставить на ноги, если не он сам…

– У тебя есть дети? Поздравляю. Я не знал.

– Откуда тебе было знать? У меня двое – мальчик и девочка. У меня красивая жена. Свой дом. Теперь ты приедешь ко мне и все увидишь собственными глазами. Но не о том речь… Я не испугался и меня не купили. Все гораздо проще и банальнее. Помнишь нашу последнюю с тобой хозяйку?

– Конечно, помню. Звали ее, кажется, Фатима.

– Да, прекрасная вдовушка с бездонными очами… Уже позднее я не раз думал: может быть, все было подстроено? Может быть, она нарочно пришла ко мне в рощу, чтобы я занялся с нею и просмотрел десант боевиков?

– Выходит, тогда, в роще, ты ее трахнул?!

У меня глаза на лоб лезут. А господин комиссар Маргерс делается пунцовым от смущения.

– Зачем ты так, – бормочет он. – Все было очень деликатно и красиво. Но… в общем, ты угадал.

Ай да скромник, ай да моралист! А сколько он мне крови попортил за мои похождения, сколько нравоучений впарил, каких только святых не ставил в пример!

– И пока ты жарил нашу красавицу-недотрогу, боевики проскользнули в мою сторону?

– Именно так и было, Гоша.

– Но как же ты отвертелся перед командованием?..

Он отводит взгляд.

– Это было непросто, Гоша. Но я отвертелся.

Я пускаю тлеющий окурок ракетой в приоткрытое окно.

– Если это правда, Уля… если ты мне сейчас не лепишь скульптуру…

– Я христианин, Гоша, – торжественным жестом он поднимает ладонь. – Пусть меня покарает Господь, если я лгу.

– Ладно тебе, – ворчу я. – Мало того, что меня боевики посекли в капусту, так он еще и даму свел с конюшни…

Я могу еще какое-то время строить суровое лицо и винить его во всех смертных грехах. Это ничего уже не значит. Я счастлив. Мне хочется обнять этого хлыща и не отпускать от себя ни в какую чертову Латвию. Судьба вчера отняла у меня друга. Но ей хватило совести вернуть мне старый долг.

Отворачиваюсь к окну, окунаю свое горящее лицо в струи вонючего сквозняка, прилетевшего сюда с грязных заводских окраин Гигаполиса… Господи, чего я только не нафантазировал за эти годы, каких догадок не насочинял, каких страшных кар ему не насулил! А как просто все разъяснилось! Просто – и смешно. Окажись у него любое иное оправдание, ни за что бы не простил. Но роща и прекрасная вдовушка…

Черные силуэты дальних небоскребов, испещренные точками окон, делаются размытыми, плывут и колеблются в моих глазах. Пустяки. Теперь все можно стерпеть.

– Ты… кобель балтийский… Я люблю тебя.

– Гоша…

Спеленатый зарф некстати вдруг начинает сучить ногами, извиваться и мычать.