Гиблые земли

Лизавета расстелила покрывало рядом с облюбованными ею ивами, но еще не под ними, туда она решила перебраться в самую жару, устроилась со всеми удобствами. Сходила искупаться, но вода была прохладная, несмотря на жару, и она замерзла. Вернулась на берег, с облегчением растянулась на покрывале, прикрыла глаза, чувствуя, как припекает солнышко.

С противоположного берега доносились звуки стройки – машины, голоса, визг пил. Лизавете нравилось думать, что Ян рядом, поблизости, хотя их разделяло озеро. Ее разморило, и она задремала, а потом почувствовала, что спину припекает довольно чувствительно.

«Как бы не обгореть!»

Встала, перестелила покрывало под ивы. Спать больше не хотелось, и Лизавета решила порисовать. Достала карандаши, альбом с эскизами (никому его не показывала, даже Яну), улеглась на живот. Она не замахивалась на то, чтобы создать собственную коллекцию, просто надеялась, что сможет предлагать своим клиенткам интересные оригинальные модели, которые будут высвечивать достоинства и прятать недостатки фигуры.

Рисование всегда увлекало Лизавету, позволяло отрешиться от проблем, успокоиться. Так других успокаивает, например, вязание. Она погрузилась в процесс, перестав замечать происходящее вокруг (собственно, замечать было и нечего, ничего не происходило, обычный ленивый летний день).

Лизавета заметила незнакомку, когда, задумавшись, подняла взгляд от рисунка и поглядела в сторону озера. Женщина в светлой одежде шла вдоль воды. Кажется, она заметила, что Лизавета на нее посмотрела, и усмехнулась. Шла медленно, спотыкающейся, шаткой походкой, но при этом двигаясь целеустремленно и…

«Неостановимо, – промелькнуло в голове, – потому что если она узнала тебя, отметила, то больше уже никогда не остановится».

Кровь бросилась в лицо, в голове словно граната взорвалась: глазам стало горячо, все внутри задрожало.

«Полудница. Она пришла за мной», – подумала Лизавета, не в силах пошевелиться от ужаса, который просочился в каждую клетку, в мельчайшие капилляры.

Сколько лет она запрещала себе вспоминать, задумываться, размышлять о том, что случилось тем летом. «Мой личный ужас», – так называла Полудницу, не давая себе даже имени ее произнести.

Бабушка ведь сказала: «Если не именовать, то и не призовешь».

И Лизавета следовала этому совету. А теперь барьеры рухнули.

Прошлое подошло близко-близко, дохнуло смрадом смерти.

… Да, кошмарные сны Лизавете не снились. И темноты она не боялась, как другие дети. После того случая знала, что ужас (по крайней мере, «ее личный ужас») прячется не в темной спальне, не во мраке одежного шкафа, не под кроватью. Он навещает в полдень. Является под ярким солнцем.

Это случилось, когда Лизавете было девять. Летом ее, как обычно, отправили к бабушке в деревню. Уже на следующий год она туда не вернется – некуда будет. Бабушка умрет за три недели до Нового года, унеся с собой в могилу Лизаветину тайну. Больше никому (даже маме, даже Яну) про случившееся Лизавета не рассказывала, боялась, что ее поднимут на смех.

Было жарко. Жара тем летом стояла невероятная: раскаленное зноем небо дышало огнем, как Змей Горыныч, земля плавилась, как масло на сковородке, листва пересыхала, желтела. Люди пряталась от зноя по домам, с одиннадцати до пяти-шести вечера носу на улицу не высовывали.

Но дети, конечно, все равно гуляли, играли в тенечке, ходили на речку, купались в теплой зеленоватой воде. У Лизаветы была лучшая подруга Тинка. На самом деле ее звали Кристиной, но так повелось – Тинка да Тинка. Дружили они только летом, Тинка тоже приезжала к бабушке с дедом, только не из Быстрорецка, как Лизавета, а из Омска. Или Томска, Лизавета вечно путала.

– Давай за черникой сходим, – предложила Тинка. – Маленький лесок перейдем, луг. Говорят, ее в Большом лесу полным-полно.

Маленький лесок был прямо возле деревни. Там ни грибов, ни ягод, все истоптано. А в Большой лес детям одним ходить не разрешалось, можно легко заблудиться. И откуда в такую сушь черника?

Но возражать Лизавета не стала. Тинка была старше на полгода, вдобавок заводила, бойкая и шустрая. Лизавета хотела быть похожей на подругу.

До Большого леса девочки так и не добрались. Миновали Маленький лесок, дошли до луга. Трава была густая, выше пояса.

– Тропинки нет? – спросила Лизавета. Ей не хотелось лезть в травяное море.

– Заросла, наверное, – беспечно ответила Тинка и решительно углубилась в заросли. Лизавете ничего не оставалось, как последовать за подругой, иначе та стала бы считать ее трусихой.

Черноволосая макушка, раскачивающийся маятником хвост, малинового цвета бархатная резинка, бордовый сарафан… Глядя, как шуршащая трава поглощает Тинку, Лизавета не знала, что видит подругу в последний раз.

Трава пела под солнцем, гнулась на ветру.

– Тинка! – позвала Лизавета, потеряв подругу из виду, но та не отозвалась.

Девочка принялась озираться по сторонам, но Тинки нигде не было. Только трава кругом, а далеко-далеко, гораздо дальше, чем виделось прежде, синел на горизонте Большой лес.

«Мне туда ни за что не добраться, – чуть не плача, подумала Лизавета. – Надо вернуться».