Гибель Марса

  -- Да уж... -- покачал я головой, -- особенно после сегодняшних нежностей.

  -- А ты поверь. Я тебе самой верной женой буду.

  -- Ты что, предложением мне делаешь? - удивился я.

  -- Ну да, -- она села на постели, растрепанная, раскрасневшаяся и одновременно прекрасная, -- а то сам никак не догадаешься.

  -- А драться будешь? - полюбопытствовал я.

  -- Буду! - упрямо тряхнула она волосами так, что они разлетелись во все стороны.

  -- Ну хорошо, я подумаю. Но не особенно надейся.

  -- Только не долго, -- попросила она, спрыгивая с постели и вешаясь мне на шею.

  Вот ты и попался, подумал я, глядя в ее бездонные глаза цвета земного неба и одновременно ощущая под тканью платья ее божественную талию. Надо ли упоминать, что кожа у Катажины была гладкая, как бархат, а ноги -- настолько обалденными, что в лучшие моменты жизни я не мог оторвать от них глаз, забывая обо всех других женщинах и желая только одного -- затащить Катажину в постель и насладиться ее телом. Правда, последний раз опыт получился не очень приятным, да и не понятно, на что я, собственно, надеялся в дальнейшем. Надо было выбирать. А как известно, ожидание праздника лучше самого праздника.

  Когда мы спустились, все уже налакались, кроме юмона, и Леха приступил к одному из своих любимых занятий - набиванию брюха, одновременно вращая над огнем вертел с курицей. Надо ли говорить, что пищеварение у Лехи было ускоренного вида, поэтому он вечно ходил голодным, словно внутри себя кормил многочисленных друзей.

  Росс присел рядом. С нетерпеливо горящими глазами, какие только бывают у эрделей, пододвигался все ближе и ближе. И вообще стал жить по Павлову, роняя из пасти слюни и суетливо перебирая передними лапами. Но из чужих рук брал не хотел, а ждал, когда я соизволю на правах хозяина накормить его.

  Горели свечи, и было жарко. Разговор, конечно, зашел о гесионах.

  -- Я слышал, что они распространяются по мере затопления древних русел рек, -- важно сказал Леха, наливая водку.

  -- Скоро и до нас доберутся, -- высказался Федор Березин с чувством превосходства.

  -- Исключено! - скромно заметил юмон.

  -- Это почему? - спросили мы хором, а Леха Круглов даже пролил водку мимо стакана.

  -- Потому что есть программа искоренения местной фауны.

  -- Но это же не местная фауна, -- заметил я.

  -- Какая разница! - как бы мимоходом бросил юмон, макая сосиску в горчицу.

  -- И то правда, -- согласились мы и выпили.

  Федор Березин стал буянить.

  -- Я русский офицер! - кричал он в темноту ночи, распахивая окно. - Слышите! Гесионы! Черти полосатые! Я русский офицер! Приходите, искоренимся!

  Мы с Лехой едва оттащили его за ноги, опасаясь, что на крики действительно сбегутся все гесионы со всей округи.

  -- Не наливайте ему больше, - сказал я, чувствуя одышку в груди, потому что Федор Березин был здоров, что твой буйвол -- вцепился руками и зубами в подоконник и вытянул из нас всю душу, пока мы его отцепляли.

  -- Пошли к черту, черти полосатые! - ругался Федор Березин, отползая под секретер, где у него была лежка на половиках.

  Мы с укором смотрели, как он, подобно собаке, крутится, устраиваясь удобнее и поднимая клубы пыли.

  -- Напиться не дают нормально... гады!

  -- Ну и ладно... -- произнес Леха, наливая еще водки. - Нам больше достанется.

  Стало скучновато. Леха попробовал рассказать байку, но она, что говорится, не пошла. Леху даже не вдохновляло присутствие Катажины. Он стал кунять носом. Сорок пятый принес дров, и мы разожгли самый жаркий огонь, который когда-либо горел в этой башне. На ее стенах заплясали тени и отблески пламени.

  Минут через двадцать Федор Березин проспался, вылез из-под секретера и, как ни в чем ни бывало, позевывая, присоединился к нам. Леха быстренько налил. Федор, лихо подкрутил усы, быстренько выпил, крякнул и ему снова захотелось выпендриться -- он снова завел песню о гесионах. Стал храбриться, что разорвет их голыми руками, затопчет, изничтожит всеми известными ему средствами, и в том же духе.

  Я знал, что многообещающее начало не сулит ничего хорошего, скорее всего большую драку, и подтолкнул Катажину в бок.

  Катажина попросила:

  -- Расскажи, почему тебя зовут Мама ту-ту?

  -- Мата ту-ту? - переспросил Федор Березин, силясь понять, о чем идет речь. -- А... Ну да. Когда я был маленьким... -- начал он, закусывая соленым огурцом.

  -- Ты и сейчас маленький, -- легкомысленно заметил я, наливая себе и Катажине водки и намекая, что он ведет себя не сообразно чину и возрасту.

  Федор Березин поморщился.

  -- Совсем крошка? -- уточнил Леха.

  -- Еще в школу ходил? - переспросила Катажина.

  -- Да... в десятый класс! - Федор Березин начал терять терпение.

  -- Ха-ха-ха... -- не удержался юмон.

  -- Чего ты ржешь?! - возмутился Федор Березин. - Чего ты ржешь! Все равно маленький!

  -- Ну в общем, конечно, -- согласился я.

  -- Не расскажу ничего! - обиделся Федор Березин.

  Где-то в лесу перекликались шитики, да один раз почудилось, что гесион подал голос. Мы помолчали, прислушиваясь. Я стал дремать, прижимаясь к теплому катажининому боку. Иногда мне ее не хватало. Но последние годы я все чаще свыкался с одиночеством. Любить все же лучше на расстоянии.