Читаем Гёте. Жизнь как произведение искусства полностью

Премьера пьесы была приурочена ко дню рождения герцогини, реакция публики была неоднозначной. Кому-то показалось, что автор «Вертера» в своей новой комедии не только посмеялся над собой, но и проявил неблагодарность по отношению к своим чувствительным читателям. Эмилия фон Берлепш писала Гердеру: «Скажите же хоть что-нибудь о той странной пьесе, что состряпал Гёте! Якобы сатира не тех бедных девушек и юношей, которым он сначала сам вскружил головы своими сочинениями, а потом еще и выставил на посмешище. Что за странный человек! <…> Мне он противен до отвращения с его вечными метаниями между шуткой и чувством, слабостью и силой. И все сложнее составить связное представление о нем, исходя из того, что я о нем знаю»[694].

Насмешка Гёте над вертеровской чувствительностью могла удивить лишь тех, кто невнимательно читал «Вертера», ибо в романе главный его герой как раз и изображен как молодой человек, начитавшийся соответствующей литературы и черпающий свои чувства не столько из жизни, сколько из книг. Стало быть, не только у принца в «Триумфе чувствительности», но и у его кумира Вертера во время излияний чувств слышен шорох страниц, но восторженные читатели «Вертера» его просто-напросто не заметили. В «Триумфе чувствительности» Гёте высмеивает это смешение литературы и жизни в тот момент, когда, очевидно, еще не утихшая мода на «страдания Вертера» в очередной раз приводит к трагическим последствиям.

Вечером 16 января 1778 года дочь полковника фон Лассберга совершила самоубийство. Несчастная любовь заставила ее прыгнуть с наплавного моста в ледяные воды Ильма, где она утонула. По этому мосту Гёте каждый день проходил, когда шел из своего садового домика в город. На следующий день, когда Гёте с герцогом катались на коньках по Лебединому пруду, утопленницу нашли и перенесли в ближайший дом, которым оказался дом госпожи фон Штейн. Сразу же послали за Гёте. Почему именно за ним? Было ли это указанием госпожи фон Штейн, или так решил слуга Гёте, бывший среди тех, кто обнаружил тело девушки? Было ли это как-то связано с немедленно распространившимися слухами, что когда Кристель фон Лассберг шагнула в воду, в кармане ее пальто лежал «Вертер»? Как бы то ни было, Гёте тотчас же пришел в дом, где находилась покойная, а вечер провел у Лассбергов, всеми силами стараясь утешить их и поддержать. На следующий день Гёте решает увековечить память о девушке и вместе с придворным садовником начинает копать неподалеку от места ее самоубийства небольшой грот, в котором можно было бы поставить бюст или урну. Гёте сам берется за кирку и лопату. «Мы работали до поздней ночи, – пишет он Шарлотте фон Штейн, – под конец уже я один копал до часа ее смерти, таким уж выдался этот вечер. На небе так чудесно сиял Орион. <…> Есть в этой манящей грусти что-то тревожно-притягательное, как и в самой воде, и мерцание звезд на небе и водной глади влечет нас к себе»[695].

Почему Гёте принимает столь деятельное участие во всей этой истории? Не чувствует ли он здесь и своей вины? Или же от этого события исходит манящая грусть, о которой он пишет в письме? Ему нужно время, чтобы снова прийти в себя. В дневнике он пишет: «В тихой печали несколько дней занят сценой смерти, потом снова захвачен театральным легкомыслием»[696]. Последние слова, по-видимому, относятся уже к постановке «Триумфа чувствительности». Довольно резкая смена чувств: приступ вертеровской тоски и тут же – насмешки над собственными переживаниями.

После этих перепадов настроения наступает период удивительного покоя. Для Гёте это настолько необычно, что он описывает его с нехарактерной для дневниковых записей обстоятельностью: «На этой неделе часто бывал на льду, всегда в одном и том же, едва ли не чересчур ровном настроении. Удивительная ясность относительно себя самого и ситуации, тишина и предчувствие мудрости. Непреходящая радость от хозяйственных дел, экономии, поступлений. Полный покой в домашних делах, по сравнению с тем, что было год назад. Отчетливое ощущение сужения, но благодаря ему – и подлинного расширения»[697].

В эту спокойную, размеренную жизнь в садовом домике в конце февраля вторгается Плессинг, который к тому времени понял, кто скрывался под именем Вебера и беседовал с ним два месяца назад в Вернигероде. «В его присутствии мне не по себе»[698], – пишет Гёте в дневнике.

В эти недели его снова настигают отголоски «Вертера» – сначала самоубийство фрейлейн фон Лассберг, теперь еще один отчаявшийся читатель – этот несчастный, который тянулся к Гёте и теперь стоял на пороге его дома. Он пробыл у Гёте два дня, тот дал ему денег на обратную дорогу и, так и не избавившись от ощущения недостаточного участия в его судьбе, послал вдогонку письмо.

Еще вчера Гёте наслаждался чувством покоя, теперь же он снова впал в уныние и взялся за сочинение рифмованных эпитафий. Одну из них он посылает Августе цу Штольберг:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии