Гештальт

Никому знать не дано, что ждёт его в дороге. Может, транспорт сломается, задержится, бензин закончится, а может, всё пройдёт по распорядку, без суеты и накладок. Павел размышлял, какой будет его дорога. Мерный стук и шёпот напомнил ему о необходимости купить билет. Кто-то протяжно творил молитву, и местный батюшка, обметая полами рясы гладкие половые плитки, семенил к выходу. Несли икону. Пахло сладко, и сердце Павла вывернулось и торопливо застучало: «Плохо-плохо, плохо-плохо!» Все путешественники так суеверны. «Мощи привезли!» – проговорили на соседней лавке. «Чьи?» – чирикнула молодуха рядом с Павлом. «Не знаю. Старик какой-то с бородой, – ответила женщина в плаще, – Иннокентий, может». Павел вздохнул и шумно высморкался в чистый платок. Надо было привести себя в состояние душевного равновесия, пройтись, поглазеть на поезда, купить билет, опять же. Правда вокзальная дверь внушала Павлу опасения.

Павел уходил от своей старухи уже не первый раз, и всё как-то нескладно. Городок, в котором они прожили всю жизнь, был маленький, даже не на всякую карту его наносили, через него не проходила трасса М, не проезжали пригородные автобусы, самолёты не летали, корабли не проплывали. Моногород. Выходом и входом городку служил старый вокзал и гравийные поселковые дороги четырёх направлений. Вокзальную дверь боялись и любили, она была способна на чудеса. Если открылась в твоих руках сама, то дорога твоя будет легкой, цель путешествия достигнута, уезжающий – не вернётся, приезжающий – останется надолго. Если дверь не открылась – всё плохо, придётся вернуться, покаяться, мучиться сомнениями. У Павла дверь ни разу не открывалась, уж он её дёргал, тянул, гладил ласково ладонями, уговаривал. Дверь не открывалась. Павел возвращался к своей старухе. Волшебства с дверью никакого не было, просто она была старая, разбухала от влажности, забивалась пылью, отходил уплотнитель, за щепочку цеплялась. История прозаичная, легко объяснимая. Но если дверь не открылась, то придётся вернуться назад, город тебя не выпускает, нету тебе от него благословения. Павел объяснял себе технические несовершенства двери уже не первый раз, но необходимость выйти через неё сводила его с ума и погружала в размышления. Павел переставил свой дерматиновый чемоданчик с лавки на пол и потёр ладони. Надо было что-то решать. Можно было выйти из вокзала через запасной выход, обойти здание и через металлическую решётку багажного отделения попасть на перрон. Но это было нечестно, будто получить отпущение грехов не от господа, а от его заместителя.

Павел подошел к двери и взялся за массивную витую ручку.

– Дед, купи пирожок! – продавщица смотрела на Павла и перебирала пальцами металлические монеты в кармане. – В дороге есть захочется.

– Пирожок? А с чем пирожок? – Павел заглянул в лоток.

– Да какая тебе разница в дороге-то? – она издевалась.

Павел кашлянул, ему казалось, что эта грузная красючка с пирогами знает про него всё. И про дверь, и про старуху, и про страхи. Он отошёл к окну. Вокзальные окна были большими, с широкими подоконниками, на них можно было сидеть и даже лежать. Павел поставил на окно чемодан. В углу ссорились влюбленные.

– Пошли в випзал, я там сфоткаюсь на кожаных креслах, будто на вокзале в Москве.

– В Москве на вокзале нет таких кресел, там стулья вот такие, с сеткой, – парень постучал ладонью по металлическому сиденью.

– Какая разница? Кто знает, что там есть? Напишу, что на Казанском вокзале.

– Не пойду.

– Не пойдёшь? Совсем не пойдёшь? – девица перешла на визг, – ты меня просто не любишь!

– Люблю!

– Любишь, а туда не пойдешь? – девица ткнула пальцем в дверь випзала.

Павел прерывисто вздохнул, сгрёб свой чемодан и направился к чудесной двери. Витая ручка была почему-то тёплой, удобно легла в ладонь. Сейчас Павел потянет её к себе, и она откроется. Снаружи дверь резко толкнули, цыганка с кучей разновозрастных и разномастных детей вошла в зал.

– Отец, дай деткам на хлебушек! – цыганка деловито смотрела на деда, как бы оценивая, сколько он может дать.

– А сколько надо? – Павел полез за монетками во внутренний карман пиджака.

– Видишь, сколько их у меня, и всем надо. На хлебушек, на водичку, – цыганка нетерпеливо перебирала грязными пальцами почти под самым носом у Павла, – вот это дай. Цыганка вытянула из Павловой пятерни крупную купюру и сунула одному из детей, тот быстро побежал к двери и выскочил на перрон. Павел даже позавидовал шустрому цыганёнку, тому, как легко поддалась тонким ручонкам тяжёлая дверь. Ему, Павлу, бы так.