Он опустил тяжелые веки, однако ей и не нужно было видеть его взгляд: она кожей чувствовала, что он медленно рассматривает ее с головы до ног.
По телу побежали огненные мурашки, как в тот раз, когда она увидела его впервые, только сильнее, хотя прошло уже семь лет и она предостаточно навидалась светских повес. Вот только свои приемы они никогда не испытывали на ней.
– Если вы хотите знать, видно ли мне ваше нижнее белье, то я отвечу, что нет, – вкрадчивым голосом проговорил Рипли. – И поскольку я его не вижу, а вы полностью одеты – кстати, одежды на вас сейчас даже больше, чем раньше, – мог бы добавить…
– Не трудитесь! Не знаю, о чем я думала, когда надеялась, что вы поймете. Что ж, воспользуюсь случаем и скажу себе, что теперь стала куда интереснее, но для того, чтобы мыслить разумно, слишком хочу есть. Я ни разу в жизни не носила черные блонды!
Олимпия повернулась было к выходу – ей следовало уйти давным‑давно, – когда он заметил:
– Значит, пришло время начать. Вам очень идет.
Она обернулась.
– Вы серьезно? По‑моему, слишком смело для рациональной зануды.
– Кого вы хотите одурачить? Сбежали со свадьбы, перелезли через стену, упали за борт. Что бы о вас ни говорили – а я, если честно, даже не знаю, что тут еще сказать, – слово «зануда» к вам явно не относится.
Она махнула рукой:
– Это не я настоящая, это Олимпия, которая немножко сваляла дурака.
Он приподнял черную бровь.
– Немножко?
– Дело в том, что мое легкое опьянение прошло, и…
– Легкое? Это вы себе льстите. Нагрузились вы прилично. Не забывайте, я ведь эксперт в этих делах.
– В любом случае я поступила глупо. И теперь ломаю голову, но не могу придумать никакого разумного – или хотя бы вразумительного – оправдания.
Паника не может быть оправданием, хотя для нее имелись причины: между ухаживанием и принятым предложением и свадьбой прошло слишком мало времени, она поддалась восторженным уговорам матери и тетки. И вот сегодня утром, еще до того, как напилась бренди, что‑то в ней сломалось, иначе она вообще не притронулась бы к алкоголю.
Может, бренди и придал ей решимости, однако в обществе Рипли голова продолжала кружиться и после того, как он выветрился, и этот эффект даже усилился.
Олимпия опять посмотрела на платье, усилием воли возвращаясь с небес на землю.
– Нам лучше вернуться.
Последовало молчание, и она ожидала чего‑то вроде «я же вам говорил». Разве не спрашивал он, и не раз, действительно ли она намерена бежать, разве не твердил, что вернуться можно в любой момент?
– Черта с два теперь мы повернем назад! – заявил Рипли, и это не стало для нее неожиданностью.
Хотя на Рипли не было ничего, кроме полотенца, смутило его отнюдь не это. Скорее напротив он бы заплатил сотню фунтов, чтобы видеть ее лицо, когда она ворвалась к нему в номер. Ему ужасно хотелось обернуться, причем без полотенца, и он заплатил бы еще двести фунтов, чтобы увидеть ее реакцию.
К счастью, в последнюю минуту он вспомнил, что леди Олимпия невеста Эшмонта. Шутка ли, разгуливать без штанов перед будущей женой лучшего друга!
Но как бы то ни было, вид благоухающей дамы в соблазнительном платье, с распущенными волосами, раскрасневшейся от слов обвинения, которые выговаривала ему, – грудь ее тем временем вздымалась и опадала, как волна в бурном море, – и он в костюме Адама, чистенький, свеженький, даже блестит, – могли пробудить тщетные надежды у чувствительного паренька пониже пояса, а уж это осложнение в планы Рипли не входило.
Не менее важно, что в обычных обстоятельствах Эшмонт скорее всего посмеялся бы над этой сценой, но обстоятельства были далеки от обычных. У Рипли не было опыта по части двусмысленных сцен с избранницами своих друзей, но он предполагал, что даже Эшмонт мог обидеться, если бы кто‑то стоял перед его нареченной в чем мать родила.
– Ялик уплыл, – заметил Рипли, – так что вернуться мы не сможем.
– Не говорите ерунду! – парировала Олимпия. – Вы не раз спрашивали, не хочу ли я…
– То было раньше, – оборвал ее он. – Но вы перешли Тибр.
– Рубикон, несносный вы человек!
– Жребий брошен, – нисколько не смутился он. – Я отвезу вас к тетке, как мы и договаривались, и вы прекратите менять свои решения каждые пять минут!
– Ничего подобного! Я вообще не меняла решений… до сего момента.
– У нас план…
– Это у вас, не у меня, и всем хорошо известно, что от ваших планов добра не жди.
– Я уже обсох, – сказал Рипли. – Может пощадите мою стыдливость и подадите мне халат?
– А где слуги? Как же вы обходитесь без полудюжины слуг, которые должны суетиться вокруг вашей драгоценной особы?