Герцог из ее грез

– Ваша светлость, – ответила она, намеренно обращаясь к нему так почтительно.

Ковентри на секунду нахмурился, но потом оправился от ее холодности и учтиво улыбнулся.

– Вы готовы выезжать?

– Разумеется.

Амелия повернулась и направилась в прихожую. Герцог старался не отставать. Даже сейчас, несмотря на раздражение, девушка не могла отрицать, что этот человек много значит для нее. Она чувствовала, что его мужское начало подавляет ее, и это раздражало Амелию еще больше.

Ей хотелось кричать, но она, сдержавшись, позволила герцогу проводить ее к экипажу. Ковентри забрался туда вслед за Амелией и устроился напротив. Она реагировала на каждое его движение, хоть и старалась не смотреть в его сторону: девушка упрямо глядела на дерево за окном.

– Позвольте сказать, что вы сегодня выглядите просто ослепительно.

Нет, не позволю.

Амелия проглотила колкость и вместо этого пробормотала:

– Благодарю.

Экипаж тронулся, и дерево исчезло из виду. В экипаже повисло неловкое молчание, которое прерывалось лишь негромким дребезжанием колес и топотом копыт.

– Амелия…

Голос Ковентри молил ее послушать, хоть она и отказывалась смотреть в его сторону.

– Да!

– Я искренне сожалею о том, что вчера произошло.

Она вцепилась в сиденье, вонзив ногти в обивку.

– Перестаньте извиняться! – Она больше не могла этого слышать.

– Учитывая ваше настроение, я чувствую, что должен это сделать.

Ну довольно!

Амелия подняла голову и встретилась с ним взглядом, не обращая внимания на его обеспокоенный вид.

– Мое настроение?

Герцог молча смотрел на нее, явно сбитый с толку ее резким тоном.

– Вам оно не по нраву? Вы наверняка предпочли бы, чтобы я делала вид, будто наши отношения остались прежними?

Казалось, он задумался над ее вопросом и наконец сказал то, чего она меньше всего ожидала:

– Да, думаю, предпочел бы.

Разум девушки закипел от злости, грозя лишить ее возможности мыслить здраво.

– Вы… ублюдок!

– Я не должен был вас целовать, Амелия. Это было ошибкой, и я…

– Еще раз скажете, что сожалеете об этом, и я больше никогда не буду с вами разговаривать.

Ковентри запнулся и посмотрел на нее с искренним раскаянием. В конце концов он вздохнул и провел рукой по волосам, взъерошив тщательно уложенные пряди.

– И как же мне это исправить?

– Не знаю. Если строго следовать правилам приличия, вы должны попросить моей руки.

У герцога от испуга округлились глаза.

– Вы же знаете, что я не могу жениться. Моя жизнь…

– …И так запутанна и сложна. Вы уже говорили это, но еще вы человек чести… человек, который поступает как должно. Обычно.

В глазах Ковентри отражался ужас. Амелия пожалела бы его, если бы не была так зла и уязвлена. Он сглотнул, словно к чему-то готовясь, потом медленно подался вперед и потянулся к ее руке. Амелия позволила до нее дотронуться, стараясь не обращать внимания на удовольствие, которое доставило ей это прикосновение. В настоящий момент у нее совершенно не было желания испытывать на себе то ошеломляющее влияние, которое Ковентри на нее оказывал. Амелия не хотела наслаждаться нежным прикосновением его пальцев и быть одурманенной желанием и страстью. Она не желала обращать на это внимание, но ничего не могла с собой поделать, хоть и отчаянно пыталась взять себя в руки.

– Амелия, – нерешительно начал Ковентри. – Вы должны знать, что у меня есть сын.

Девушка замерла. Она вглядывалась в знакомое лицо Томаса и видела, как он сдержан. Амелия не знала, как реагировать на сказанное: обнять герцога в благодарность за честность или задушить его за то, что он так долго это скрывал. В конце концов она откинулась на спинку сиденья, со вздохом смирившись с поражением.

– Почему вы ничего нам не сказали?

Он скрыл правду не только от нее, но и от Рафа. Правда, они знают друг друга всего пару месяцев, но после произошедших с тех пор событий Раф считал Томаса едва ли не братом. Он не стал бы скрывать от нее столь важной тайны.

Именно такие чувства вызвало у Амелии это признание. Их былые разногласия отошли на второй план. Девушке было больно из-за того, что Ковентри не доверил ей эту тайну раньше. Но он же доверил ее тебе сейчас, Амелия! Она вглядывалась в его темно-карие глаза и ждала ответа.

– Я привык никому не рассказывать о Джереми, – честно признался Ковентри. Его рука по-прежнему лежала на ее руке; его поза свидетельствовала о самоконтроле. – Будучи герцогом и членом парламента, я не могу избежать пристального внимания к своей персоне. Но поскольку Джереми – незаконнорожденный, я всегда старался его защитить.

Амелия тут же поняла, что он имеет в виду. Крайне жестоко оставлять ребенка беззащитным перед возможными оскорблениями или перешептываниями за спиной, до тех пор пока он не научится не обращать на них внимания или реагировать адекватно. Но слова Томаса вызвали у нее новый вопрос.

– Кто его мать?

За этим последовала бы череда других вопросов: А вы любили ее? Почему же тогда не женились? Как можно быть таким беспечным?

– Этого я вам сказать не могу, – ответил Ковентри.

– Но…