Герцог и я

Он стиснул ее в объятиях, чтобы ощутить каждую клеточку ее тела, и, содрогнувшись от желания, застонал. В этом примитивном звуке вожделение смешалось с чувством безысходности.

Она не будет принадлежать ему этой ночью, не будет принадлежать никогда, и нынешнее – первое – прикосновение станет последним, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь.

Шелк ее платья не скрывал линий тела, его руки скользили по гладкой материи… И потом – он сам не знает как, зачем – он отшатнулся от нее. Всего на какой-то дюйм, но они сразу ощутили вечернюю прохладу, охватившую разгоряченные тела.

– Нет! – невольно вскричала она, и этот возглас прозвучал для него как приглашение, как зов души и плоти.

Обеими руками он обхватил ее лицо, впиваясь в него взглядом. Было слишком темно, чтобы рассмотреть его во всех подробностях, но он знал и так, что в ее глазах множество коричневых тонов и полутонов и чуть-чуть – зеленых, что губы – мягкие, пунцовые, с персиковым пушком в уголках, что щеки – он это ощущал – жарко горят.

Об остальном… обо всем остальном он мог только догадываться, дополняя ощущения воображением, но, боже, как он хотел узнать! Да, невзирая на все обещания, которые он дал Энтони, Саймон сгорал от желания, от страсти к его сестре.

Когда это началось? Он не знает, не может сказать, да какая разница? Вчера, сегодня, позавчера… Да, сегодня, когда, только войдя в зал, начал искать глазами Дафну, а увидев, ощутил жар в крови, но не мог… не чувствовал себя вправе, как и до этого дня, ни сказать, ни сделать что-то, чтобы она узнала… И вот она первая сделала это.

И сейчас он держит ее в объятиях, она прерывисто дышит и тоже сгорает от желания – оно в ее глазах, во всем теле – о котором она могла только слышать или читать в сентиментальных романах…

Поцеловать ее было для него сейчас равносильно спасению: спасению самого себя, – ибо он взорвется, разлетится на мелкие кусочки, исчезнет… Звучит мелодраматично, утрированно, однако так он чувствовал и мог бы поклясться, что это правда.

Когда он губами коснулся ее губ, поцелуй не был нежным, но не был и безжалостным: кровь так бушевала у него в жилах, что его скорее можно было назвать сгорающим от страсти любовником, нежели просто поклонником.

Наверное, он проявил бы еще больше настойчивости, но Дафна, тоже охваченная возбуждением, не отдавая себе отчета, сама раскрыла рот так, что позволила его языку соприкоснуться со своим, и таким образом Саймон не встретил сопротивления.

– О боже, Дафна, – простонал он, прижимая ее к себе так, чтобы она ощутила, как он ее желает. – Я никогда не думал… Не мог и мечтать…

Это было ложью. Он думал, мечтал и в мечтах представлял себе это во всех подробностях. Но только в мечтах.

Каждое прикосновение, каждое движение их тел усиливало его вожделение, и он понимал, что начинает терять контроль над своим телом. Важным, самым главным было одно: она здесь, у него в объятиях, и он ее желает.

Его руки становились требовательнее и смелее, он пожирал ее рот поцелуями, но этого было недостаточно.

Он ощутил, как ее рука в перчатке нерешительно коснулась его затылка и замерла там. Прикосновение вызвало у него дрожь во всем теле, сменившуюся волной жара, и он еще раз утвердился в мысли, что так дальше продолжаться не может… Он не выдержит.

Оторвавшись от губ, он принялся покрывать поцелуями ее шею, опускаясь ниже, к ложбинке между грудями. Она тихо стонала от каждого его прикосновения, и это еще больше возбуждало его.

Дрожащими руками он дотронулся до выреза ее платья, где под легкой газовой вставкой виднелась грудь.

Смотреть на нее он не смел, поцеловать – тем более, но сдержаться уже не мог.

Замедлив свои движения, он тем самым давал ей возможность остановить его, сказать «нет». Она не сделала этого, не проявила девичьей стыдливости, а, напротив, слегка изогнула спину, словно облегчая ему путь туда, куда он стремился.

И он окончательно потерял голову.

Сорвав легкий покров и отбросив в сторону, он устремил взгляд на то, что ему открылось, и мог смотреть еще дольше, не касаясь ни губами, ни руками, если бы сзади не раздался окрик:

– Ах ты, мерзавец!

Дафна первой узнала, чей это голос, вскрикнула и отскочила в сторону:

– О господи! Энтони…

Футах в десяти от них возникла темная фигура брата. Он приблизился и сразу же ринулся на Саймона, издав какой-то дикий, примитивный воинственный клич. Ничего подобного Дафне не приходилось слышать раньше, она даже не думала, что человеческие связки способны воспроизводить такие звуки.

Она успела прикрыть грудь – до того как брат налетел на Саймона с такой силой, что тот покачнулся и чуть не упал на землю, задев Дафну, которая рухнула недалеко от них, но сразу же вскочила на ноги.

– Я убью тебя, чертов… – прорычал Энтони, однако значительная часть его проклятий осталась недосказанной, потому что ответный удар Саймона сбил ему дыхание.

– Энтони! Не надо! Остановись! – крикнула Дафна, но ее призывы оставались тщетными.