«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Так ли это? Что оптимистичного в «Царе Эдипе»? Нормальному, очень умному мальчику напророчили такие нравственные искривления, что он в ужасе бежал из семьи; но чем старательнее он стремился избежать осуществления предсказаний, тем «успешнее» он их реализовал. Что же тут оптимистичного? Таковым выступает прозрение. Выстрадана горькая истина: не заносись, гордый человек, не все зависит от твоей воли.

Что оптимистичного в «Герое нашего времени», где щедро одаренный природой и обстоятельствами человек бесплодно прожил недолгую жизнь? Притом, что список от него пострадавших (и обозначенных только в книге) солиден: Вера, честные контрабандисты, княжна Мери, Грушницкий, Бэла, Максим Максимыч… «Ценность, человеческое содержание… Но позвольте — ценность чего? Мрачного скепсиса, бессмысленного отрицания, неспособности предложить взамен веры “людей премудрых” какие-то иные основания добру? Что во всем этом поучительного, какое тут содержание?..»513. Но — труден путь к истине! «Легче всего обвинить человека за то, что он не пришел к истине. Но каждый ли из обвиняющих может сказать, что он знает эту истину? И если даже уверен, что знает, — знает ли он ее в действительности?» (с. 34).

И. И. Виноградов упрямо пытается найти положительное составляющее в позиции лермонтовского героя: «У Печорина нет веры, нет идеала? Но, во-первых, не забудем, что он и сам страдает от этого, тоскует о “высоком” назначении человека, которого он “не угадал”» (с. 34). «Во-вторых же, согласимся с тем, что и самый пленительный идеал похож на мыльный пузырь, если он — всего лишь “нас возвышающий обман”, убаюкивающая сказка, если в нем нет крепкой связи с действительностью, трезвого знания ее реальной природы» (с. 35). От конкретных суждений исследователь поднимается к методологическим обобщениям: «Да, важно уметь видеть несостоятельность индивидуалистического скепсиса как общего мировоззрения, как философии жизни. Еще лучше уметь видеть его ахиллесову пяту и владеть ключом к проблемам, перед которыми он остановился в отчаянии. Но столь же важно по достоинству оценить и все действительное, огромное его значение как момента познания истины, как необходимого позитивного звена в истории духовных исканий последних двух столетий» (с. 34).

И. И. Виноградов индивидуальный поиск Печорина воспринимает родственным поискам целой эпохи: «…Это была действительно целая эпоха духовного развития человечества, имевшая всемирно-историческое значение, и мир должен был пройти через этот этап, пройти эту школу сомнения и отрицания, расстаться с романтическими иллюзиями прошлого, прежде чем выйти к рубежам действительно зрелых и реалистичных идеалов. Великая очистительная роль этого этапа — при всех его жестоких мизантропических издержках, при всей чудовищной односторонности его скептического отрицания — именно в освобождении от всякого идеальничанья, демагогии, фальшивой приподнятости и взвинченности, в прощании с добренькими иллюзиями розового гуманизма, с романтической экзальтацией» (с. 36).

Исследователь прав, когда предостерегает от крена в любую сторону (перед катастрофой теряет значение, в какую сторону получился крен): «Ни одно серьезное мировоззрение, претендующее быть философией жизни и нравственным требованием, не может не быть основано — если только оно действительно хочет быть серьезным — на глубоком и трезвом знании действительной человеческой природы, ее действительных возможностей, сил и запросов. Здесь разрушительно опасны и грозят самыми катастрофическими последствиями всякое принижение, всякая дань мизантропии или презрительному скепсису. Но столь же отвратительны и катастрофичны и всякая натянутость, идеальничание, экзальтированная наивность и прекраснодушие». Хорошо сказано! Но тут же автор переходит к печоринскому опыту — и оказывается, что крен «в эту» сторону теряет катастрофичность: «В том стремлении к трезвости, к тому, чтобы видеть вещи в их настоящем свете, которое свойственно Печорину при всей гипертрофии его отрицания, можно с полным основанием видеть одно из самых ценных, хотя и трагических, связанных с немалыми утратами, обретений, которые дали ему осознание себя суверенным, свободным существом, своим собственным разумом постигающим смысл бытия и определяющим себе критерии и нормы жизни…» (с. 38).

Печорин не смог решить вставшие перед ним проблемы. Но его проблемы универсальны, а не уникальны, и они практического решения не имеют, поскольку упираются, усиленные обстоятельствами времени, в противоречия самого мироздания…

Чтобы сочувственно относиться к герою, совсем не обязательно разделять (одобрять) его воззрения. Мы имеем дело с познанием. В познании роль отрицательных ответов положительна. Талантливый Печорин попробовал выстроить мировоззренческую систему, в центр поставив собственный интерес, — и кончил банкротом. На этом опыте Лермонтов, как будто на дорожном распутье, ставит предупреждающий знак: «Осторожно: индивидуализм!» Писатель щепетильно честен: он рисует своего героя обаятельным; всякий ли разглядит тупиковость его выбора?