Геологическая поэма

Однако очень уж хороша была подступающая ночь, чтобы тотчас отправляться в глухую темень палатки. Поздняя заря, сжавшись в узкую каемку над мрачной массой западных хребтов, все тлела, тлела и не могла никак погаснуть. Картина эта перевернуто, но с ясностью необыкновенной повторялась в озерной глади, по-особенному черной и по-особенному зеркальной, будто озеро, безжалостно иссеченное трехсуточным дождем, наконец-то вкушало глубокий долгожданный сон. И ступившему на кромку береговой террасы это раскинувшееся почти прямо под ногами небо являлось с такой внезапностью, что тот на миг останавливался, ошеломленный.

Спустившись умыться перед сном, Валентин обнаружил на берегу Романа и Асю. Студентка сидела, обхватив руками колени, а москвич пробовал босой ногой воду и нерешительно поеживался.

— Вот думаю, искупаться или нет, — встретил он Валентина.

— Попустись, — посоветовал Валентин. — Лучше утречком, перед маршрутом.

Роман с видимым облегчением отошел от воды и присел рядом с Асей.

— О, глядите! — вдруг проговорил он с удивлением. — Свет-то идет из озера, замечаете?

И в самом деле, и на них самих, и на всех предметах близ берега лежала — точнее, не лежала, а была легчайше обозначена — исходящая от воды сумеречная подсветка. Охлажденное бестеневое полуосвещение делало лицо Аси странно и тревожно нежным, а физиономии Романа придавало столь чуждую ему печальную серьезность. Видимо, оно же невольно настраивало на меланхолический лад и самого Валентина.

— Дубге, — глухо проговорил вдруг москвич.

Что-то в голосе Романа заставило Валентина насторожиться. Не спрашивая ни о чем, он украдкой повел глазами в его сторону. Возможно, причиной тому были быстро густеющие сумерки, однако фигура Романа являла собой нечто нелепое до крайности. Согнувшийся в три погибели, плечи угловато торчат выше понурой головы, он сидел и, неестественно вывернув шею, глядел куда-то вбок — искоса всматривался в поверхность воды.

— Дубге, — повторил он прежним тоном. — Вон она… Валентин с Асей переглянулись, ничего толком не понимая. В глазах студентки мелькнуло беспокойство.

— Правая верхняя звезда Большой Медведицы. Дуб-б-ге, — Роману будто хотелось продлить звучание этого необычного слова. — Ниже — Мерак… Фегда левее, а дальше там — Меграц, Алиот, Мицар… и последняя в ручке ковша — Бенетнаш…

Проследив за его взглядом, Валентин различил смутные точки отраженных в озере звезд.

— Арктур… Денеб — в хвосте Лебедя… Альтаир… Вега… Мира… Аламак… — продолжал называть Роман, видя или не видя что в застывшей глади озера.

— Жалеешь? — неожиданно вырвалось у Валентина. Роман не пошевелился. И ответил не сразу.

— Как тебе сказать… Иногда мне кажется, что там я был бы более на месте… У какого-нибудь альтазимутального телескопа… Козероги, Альдебараны… Нет, без трепа, бывает, глянешь на этот зверинец над головой — и такое ощущение, что моторчик дает сбой…

«Потому и вверх не смотришь?» — едва не вырвалось у Валентина, но одновременно с этим в мозгу пронеслось: «Вот случись, не попади я в геологию и тоже пялься на нее со стороны, на отражение, — давал бы сбои мой моторчик? Или нет?»

Роман будто прочитал его мысли. Он неуловимо изменил позу, и его согбенная фигура мгновенно сделалась по-ястребиному нацеленной.

— «Жалеешь?» — желчно передразнил он. — Психолог нашелся! Вот есть у тебя твои дурацкие плавающие материки — ну и тихо радуйся себе! Меня-то что тюлючишь в это дело? Подсунул, понимаете, чемодан без ручки — и нести невозможно, и бросить нельзя!.. Вот чего б тебе не открыть свое месторождение нормальным человеческим способом?

«А не бывает так, что открыть истину важнее, чем открыть месторождение?» — хотелось спросить Валентину, но это было бы выспренне и глупо. Вместо этого он сказал:

— Не в месторождении дело. За него у меня голова не болит. Если оно существует, то лет через двадцать пять или там через пятьдесят найдут. Но если открывать его сейчас, то не абы как, а… — Валентин споткнулся, не зная, как лучше выразить свою мысль.

Роман выжидательно безмолвствовал. Отчужденно, застывшим изваянием сидела Ася, на темном профиле ее лица чуть поблескивал глаз, точно вкраплина мориона — черного кварца. Совсем некстати вспомнился вдруг ее недавний вопрос: «Почему ты всегда пасуешь перед Романом?» Валентин мысленно чертыхнулся. С каждой ушедшей секундой делалось все труднее сказать, не мудрствуя: удача с месторождением должна стать торжеством принципа, нового подхода, а не торжеством геолога Вальки Мирсанова в приятном качестве первооткрывателя. Вот и все. Ничего сложного. Но как всегда бывает в таких случаях, на ум упорно лезло совсем не то, что нужно.

И тогда, махнув на все рукой, он заговорил, уязвленно горячась и сбиваясь: