Генералы шального азарта

– Ну, как скажете, – пожал плечами Неофитов. – Личность эта, скажем так, многогранная… Главными страстями, которыми руководствуется в жизни Савин, это мошенничества и женщины. Он не способен жить ни без первого, ни без второго, – начал свой рассказ Самсон Африканыч. – Свой послужной список афериста он начал с того, что спалил свое собственное родовое имение, заложенное и перезаложенное и вот-вот должное пойти на торги, дабы рассчитаться с кредиторами. А кому охота отдавать родовое имение за долги? – Слушатели понимающе закивали. – Вот именно: никому! И решил корнет именьице спалить, пока оно еще принадлежит ему, так как было оно застраховано на весьма приличную сумму. Он сам мне рассказывал, что решение это пришло ему в церкви. «Пошел я, – говорит, – принести молитву Николаю Угоднику, именем которого крещен, встал перед его образом на колени и молю, чтобы указал он мне выход из моего удручающего положения. Молюсь, и вдруг слышу глас: пошто, мол, ты ищешь выхода, коли выход прямо перед тобой? Ну, поднимаю я голову и вижу: стоит перед иконой большая свеча, и огонек мигает, будто показывает: вот, мол, где выход. Понял я это знамение, пошел тотчас в лавку и купил свечу фунта в два. Рассчитал, за сколько времени она сгорит, коли сгорает по дюйму в час, зажег ее и поставил ее под лестницей. Тряпья наволок, лохмотьев разных, бумаги, керосину подлил, перекрестился и укатил в Москву. Там я поехал к «Яру», выпил шампанского, а когда, по моим подсчетам, свечечка уже должна была догореть, выставил из себя хмельного и дал кому-то по мордасам. Конечно, приехали полицианты, составили протокол, дескать, корнет Савин оскорбил такого-то действием и должен будет привлечься к ответу у мирового судьи. Покудова с полицией разбирался, усадебка моя уже вовсю полыхала. А с меня, как с гуся вода: как ты меня к ответственности за пожар привлечешь, коли зажглось и сгорело без меня? Даже в укор не поставишь! А я – вот он: в «Яру» морду в это время бью, и протокольную запись про то от полицейского пристава имею. Полное и безоговорочное алиби! Конечно, никакого дела о поджоге за неимением улик возбуждено не было, и страховую премию за сгоревшее родовое гнездо я получил. Хотя страховая компания и пыталась артачиться. Но я им – выписку из протокола! Ничего, выплатили все сполна…»

– Хорошее начало, – заметил Огонь-Догановский. – И сколь тогда этому Савину годков было?

– Семнадцать или восемнадцать, не больше, – ответил Самсон Африканыч.

– Из ранних, значит, – сказал, ухмыляясь, «граф» Давыдовский.

– Раннее и не бывает, – ухмылкой на ухмылку отозвался Неофитов.

– Ладно, рассказывай дальше.

– А дальше – больше, – стал продолжать свой рассказ Африканыч. – Корнет Савин увлекся дочерью знаменитого балетмейстера Марусей Петипа, наделал массу долгов, вследствие чего попросился в действующую армию и принимал участие в Румынском походе. Затем сделался адъютантом великого князя Николая Константиновича, и тут произошло одно происшествие, в корне изменившее его жизнь. Дело в том, что однажды – а случилось это еще в семьдесят четвертом году – из спальни великой княгини Александры Иосифовны в Мраморном дворце пропали ризы с икон. Были они золотыми и серебряными, но главное, все осыпаны драгоценными камнями невероятной цены. А что значит – пропали? Похищены! Этим делом занялась полиция и жандармы. Они буквально рыли землю. И нарыли: оказалось, ризы с икон взял адъютант великого князя Николая Константиновича, корнет лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Николай Савин. На дознании тот во всем признался и сообщил, что заложил драгоценности на кругленькую сумму в полмиллиона рублей. Но сделал он это не по собственной прихоти, а по приказу великого князя Николая Константиновича, которому и отдал всё. Дескать, великому князю вдруг срочно понадобились «живые» деньги, чтобы ублажить некую английскую или американскую танцовщицу по имени Фанни Лир…

– А что, так и было на самом деле? – спросил «граф» Давыдовский, очень внимательно слушающий рассказ Африканыча.

– Да кто его знает, – ответил Неофитов. – Зная корнета, вполне можно предположить, что на его руках осталось немало с того полумиллиона. Если вообще он что-то отдал великому князю, а не оговорил его.

– Славно. Так поступить с представителем августейшего семейства! – заметил Огонь-Догановский.

– А Савину было все равно, кого надувать: лавочника или великого князя, – ответил Африканыч. – Главное – надуть… Ладно, дальше рассказывать?

– Конечно! – поторопил его Ленчик.