Генералы шального азарта

Потом был Кавказ, служба в корпусе отчаянного генерала Граббе и неоправданное геройство в восьми чеченских походах – будто Константин Карлович нарочно искал смерти.

В 1840 году у подполковника Данзаса появился новый офицер – Михаил Лермонтов; как раз в это время родился Якоб, а Франца даже не было в проекте.

Константин Карлович вышел в отставку в одна тысяча восемьсот пятьдесят шестом году в чине генерал-майора и с полным пенсионом «за службу и раны». Он чинно прожил до февраля 1870 года в северной столице, когда однажды ночью заснул и более не проснулся. Похоронили его на католическом кладбище Выборгской стороны. Так умирают лишь чистые душой и совестью люди.

А может, душа и совесть – два имени одной сути?

Якоб Карлович в восемьсот семидесятом служил в драгунах в чине штабс-капитана. Потом вышла нехорошая история с супругой полкового командира, и штабс-капитан был вынужден выйти в отставку и поселиться в Курляндии. Без дела он сидеть не мог, поэтому принял предложение своего армейского товарища, также вышедшего в отставку из-за любовной истории, сделаться полициантом.

Службу он начал помощником частного пристава. Потом сделался исправляющим должность пристава полицейского участка. После задержания (лично) известного громилы Яшки Шнифера, прогремевшего на всю российскую империю двойным убийством с расчленением тел и упакованием их в дорожные саквояжи, Якобу Карловичу было предложено возглавить полицейскую часть в Смоленске, где с недавнего времени в имении супруги проживал его брат Франц, самый младший из всех Данзасов.

Якоб предложение принял, через два года дослужился до помощника полицеймейстера, и вот, три года назад, получив чин статского советника, стал смоленским полицеймейстером.

Столь значительная должность была почетна, однако и ко многому обязывала, потому что за порядок и за благочиние в городе с него спрашивал сам губернатор.

А город Смоленск был не простой. Ох, не простой…

* * *

Якоб Карлович начал с того, что установил за обоими бывшими «валетами» негласный надзор. Делать это разрешалось только по решению суда или с санкции прокурора, но Данзас решил проявить, так сказать, личную инициативу. Суд всегда дело весьма хлопотливое, а прокурор таковую санкцию мог и не дать.

Предположительно разговор мог разворачиваться следующим образом.

– И почему вы хотите за этими господами присматривать? – спросил бы он. – Вроде предъявить им покуда нечего?

– В качестве профилактических мер, господин прокурор, – попробовал бы настаивать Данзас.

– А что, разве у нас в губернии больше не за кем надзирать? – резонно парировал бы просьбу полицеймейстера его превосходительство действительный статский советник. – Все у нас в городе честные и кристально чистые?

– Не все, – согласился бы с ним Якоб Карлович. – Однако когда Огонь-Догановскому и Давыдовскому отыщется что предъявить, то станет уже поздно. Ведь это будет означать, что преступление или противузаконное деяние уже будет совершено…

– Нет, дорогой Якоб Карлович, не могу, – скажет прокурор и сделает печальные глаза. – За это ведь и с меня спросят…

За Огонь-Догановским и Давыдовским ходили два филера, лучшие в своем деле. Неприметные, как серые мышки, и совершенно незапоминающиеся, но при этом все видящие и все слышащие. Лучше этих двоих был только штатный филер Жандармского губернского управления Паша Синглер, бывший народоволец, знавший все конспиративные ухищрения политических и уголовных элементов. Но на то и Жандармское управление, чтобы иметь лучших знатоков.

Но эти двое были тоже хороши.

Первый, которого звали Самуил Яковлевич – по оперативным сводкам (а также по разного рода отчетам) он проходил под псевдонимом Раввин, – выследил и арестовал бежавшего из сибирской ссылки боевика-народовольца Мишу Сабунаева по кличке Лысый. В Смоленске тот пытался создать собственную боевую организацию для проведения террористических актов, направленных на устранение генерал-губернатора и начальника Жандармского управления генерал-лейтенанта фон Сиверса. Лысый снял в пригороде Смоленска частный домик, в котором происходили конспиративные встречи с «товарищами», а также изготавливались бомбы. Сабунаева по наводке Раввина взяли в тот самый момент, когда он мастерил очередную бомбу, закамуфлированную под банный сверток. Лысый получил еще десять лет каторжных работ в Якутске, а Раввин – премию из личного фонда полицеймейстера в размере трехсот рублей.

Второй филер был еще более опытным сотрудником. Настоящее его имя никто не знал (разумеется, кроме полицеймейстера и его помощника). Он являлся секретным агентом Якоба Карловича уже лет десять и докладывал о проделанной работе лично ему. Кличка секретного агента была Невидимый.