Генералы шального азарта

Мысль открыть банкирский дом пришла в голову Серафиму. Сам «светиться» он не хотел, поэтому согласно статье № 134 Кредитного Устава прошение об открытии в Москве банкирского дома «Наяда» на имя генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича Долгорукова писала и подавала от своего имени Ксения Михайловна баронесса Жерар де Левинсон. К прошению был приложен предполагаемый перечень будущих банкирских операций и юридический адрес банкирского дома. Прошение, естественно, сначала попало в генерал-губернаторскую канцелярию, было завизировано, после чего поступил запрос в полицейский участок по месту жителя заявителя (чего как раз и опасался Серафим): не состоит ли будущий владелец банкирского дома в каких-либо противуправительственных организациях, не является ли поднадзорным и вообще, какого он поведения и достатка. Ксения Михайловна, естественно, оказалась чиста, как слеза невинной девицы. Что же касается ее неудачного брака с бароном Жераром де Левинсоном, то развод с мужем не уголовно наказуемое преступление. И его сиятельство князь Владимир Андреевич, не привыкший ни в чем отказывать женщинам, поставил на прошении баронессы Жерар де Левинсон свою размашистую подпись и короткую резолюцию: «Разрешить». После чего банкирский дом «Наяда» был зарегистрирован и приступил к означенной деятельности. А также к неозначенной, в частности, выдавал под выигрышные билеты ссуды и продавал их с задатком с ежемесячным погашением долга.

Впрочем, этим промыслом занимались все банкирские дома и банкирские конторы.

Как и положено, банкирский дом «Наяда», довольно скоро подпавший под категорию торговых учреждений первого разряда, имел мемориал для ежедневных записей всех банковских операций, кассовую книгу, гроссбух, товарную книгу для записи всех купленных и проданных товаров с обозначением их цены, а также фактурную книгу и расчетную книгу для записи исходящих текущих и счетов. Любая проверка, неожиданно нагрянувшая в «Наяду», должна была бы признать, что дела в банкирском доме ведутся законно и абсолютно без нарушений Кредитного Устава.

«Наяда» имела несколько отделов: банковский, комиссионный и ссудный.

Банковский отдел покупал и продавал ценные бумаги, как самостоятельно, так и по поручениям, разменивал иностранную валюту, учитывал и оплачивал купоны, выдавал ссуды до востребования и на срок – естественно, под проценты, отпускал переводы и аккредитивы во все города России и даже за границу, принимал вклады и открывал текущие счета.

Комиссионный отдел выполнял поручения по покупке и продаже имений, особняков, домов и помещал капиталы частных лиц под закладные любой недвижимости.

Ссудный отдел выдавал под выигрышные билеты внутреннего займа ссуды с ежемесячным их погашением; продавал билеты с задатком в 25 % от стоимости оного, взимая за это 8,5 % годовых и четверть процента ежемесячной комиссии, и наживался на этом просто баснословно.

Словом, дела шли на редкость бойко. «Наяда» набирала вес, стала расширяться, и ее филиалы, то есть отделения, конторы и меняльные лавки, появились в Варшаве, Киеве, Смоленске, Новороссийске, Ростове, Туле, Рязани, Саратове, Нижнем Новгороде, Самаре, Екатеринбурге и Казани.

Денежки текли рекой. Годовой оборот банкирского дома обещал перевалить за миллион рублей. И вдруг пришла беда, откуда не ждали…

Вначале Ксения-Капа не оценила масштаба беды. Она прочитала мельком телеграмму Плейшнера и отложила – была поглощена мыслью об одной крупномасштабной сделке совместно с Петербургским банкирским домом «Скараманга и Шультц». Через минуту она снова читала телеграмму Плейшнера, вчитываясь уже в каждую строчку и слово. И поняла, что это – начало большой беды…

Первым ее побуждением было ехать в Казань, чтобы на месте разобраться, что к чему. Ее отговорил Серафим.

– Ехать теперь уже бесполезно, – сказал он ей на семейном совете. – Дело сделано, и его уже не поправить. В Казани ситуацию уже не спасти, ибо событие уже случилось. Сейчас надо думать о том, чтобы не допустить цепной реакции на остальные наши филиалы… Кстати, у тебя нет никаких мыслей, кто бы мог это сделать?

С этими словами Серафим посмотрел на Ксению весьма пристально.

– Признаться, я не дума… – Она не договорила и замерла на полуслове.

Их взгляды встретились.

– Думаешь, это Долгоруков? – спросила женщина.

– Почти уверен, – ответил Серафим. – Это не кто иной, как он и его люди одурачили твоего Плейшнера. Больше некому…

– Да почему «моего»? – огрызнулась Ксения. – Он такой же мой, как и твой. Ведь это не я его отыскала и подставила в Казани.

– Ладно, наши пререкания все равно ни к чему не приведут… – произнес Серафим раздумчиво. – Полагаю, «валеты» пойдут еще дальше. Стало быть, нам надо постараться спасти деньги филиалов и «Наяды».

– Как? – с отчаянием в голосе спросила она.

– Необходимо заткнуть рот газетчикам.

– Каким образом? – вскричала уже Ксения. – Как ты им заткнешь рот в Смоленске, Туле, Саратове?!

– Тогда надо постараться, чтобы об этом не узнали здесь, в Москве. Или узнали как можно позже…

– А это возможно?

– Пока не знаю.