Генерал

– Все прошло более или менее удачно, надо сказать, Федор Иванович. Сразу по переходе границы нас отправили к бригадному генералу, тут же подошел начальник разведки. Все учтивы, милы даже. Документы приняли, но уехали советоваться с командующим. И, честное слово, эта пара часов казалась нам почти победой… Увы. Они потребовали капитуляции безоговорчной…

– Видно, лавры Советов не дают им покоя, – вздохнул Поздняков. – Они все там заражены восторженной любовью к красным, как институтки. Хотя, я уверен, развяжи им руки…

– …то есть акта чисто военного, без всяких там политических нюансов. К тому же никаких гарантий невыдачи или хотя бы перемещения в их тылы.

– Чистоплюи! – снова выругался Поздняков. – Тогда я пустил в ход последнее: нерянинскую записку о нашем боевом составе, а также заявил, что в случае отказа нам не остается ничего, кроме как сражаться до конца и погибнуть в бою, чтобы не попасться Советам. А деремся мы как звери, мол, сами знаете. Тут-то они и струхнули, снова бросились совещаться. Вдруг заговорили о нас как о белогвардейцах, представляете? – Поздняков, потомственный рабочий, коротко и злобно хохотнул. – И что нас чуть ли не сто тысяч.

– Словом, Федор Иванович, итоги таковы, – снова заговорил Арцезо, – мы получили разрешение пересечь линию фронта к югу от Будвайса и двигаться в район севернее Линца, то есть в глубокий тыл американцам. Разрешается оставить при себе все оружие и амуницию, но с условием, чтобы никакое вооружение не досталось немцам. Кроме того – освобождение союзных военнопленных, чушь, конечно. Со своей стороны, они гарантируют всем русским солдатам, что до конца войны они не будут выданы СССР. Вот два экземпляра этих условий и карта. В случае согласия вы или главнокомандующий должны вернуть подписанный экземпляр в течение 36 часов.

– Точка отсчета? – сухо уточнил Трухин.

Арцезо вскинул руку с часами.

– Момент передачи. Сейчас у нас… ну будем считать восемнадцать ноль-ноль.

Ночь тянулась бесконечно долго. Трухин не ложился, пил ледяную воду и в сотый раз перечитывал американский ультиматум, пытаясь найти в нем хоть какую-то зацепку. Написанное по-французски сбивало с толку, обещая скрытые смыслы, и он переписал его по-русски, убрав все цветастости стиля. Документ получился беспощадным.

«1. Войска РОА должны немедленно прекратить всякую военную деятельность и освободить всех военнопленных, если таковые у нее имеются.

2. Все военное снаряжение и вооружение, а также оборудование, средства транспорта и тому подобное должно быть сохранено в полном порядке.

3. Вышеприведенное снаряжение и вооружение должно быть взято с собой и не должно быть оставленным на месте или переданным немецким частям.

4. Все составные части армии должны сосредоточиться в одном месте, с которого они будут переведены в новый район, согласно обозначениям, нанесенным на картах.

5. Переход в указанный район будет производиться только в дневное время, в одной колонне, с ясными распознавательными знаками.

6. Данные условия являются предварительными и, в случае необходимости, подлежат изменениям со стороны вышестоящих инстанций союзного командования».

Но ведь и приказ Власова практически невыполним и шансов не оставляет. Вариант с американцами более реален, но это капитуляция. Разумеется, вопрос личной чести и полководческих талантов тут не стоит, но и без того подводных камней тут немало. С одной стороны, это признание его армии в качестве партнера по переговорам и капитуляция на внешне вполне сносных условиях. С другой – американцы отказались выполнить главное – признать РОА политически самостоятельной организацией… Вон какой-то лейтенант из делегации по всем этим разговорам вынес впечатление, что американцам важно лишь скорейшее прекращение боевых действий со стороны РОА, все остальное их не интересует… А теперь, как сообщали, он переоделся в штатское и был таков. Так оправдан ли риск такой капитуляции? Оставалось – последнее – возвращение Баерского. Трудно, очень трудно человеку, пусть даже сильному духом, принимать решение за тысячи верящих в него людей. Трухин вдруг вспомнил свою Панголию, где первым правилом было решать все по сердцу. Только беда заключалась в том, что сердца его давно не существовало. Последние крошки унесла смерть Стази, и решать больше было нечем.

К утру Баерский не вернулся. И, помня правило охоты, что затравленный зверь еще имеет шанс вырваться, если не будет сидеть в берлоге, а попытается прорваться через охотников, он приказал подать машину.

– Вы сошли с ума! Я не пущу вас! – Полковник, замещавший Баерского, встал в дверях.

– Я мог бы застрелить вас сейчас за противодействие приказу, но мы не в Красной армии. Отойдите. Я должен ехать один. Если не вернусь, отвезите подписанный экземпляр капитуляции в штаб одиннадцатой американской армии… сегодня вечером до шести.

Но от Ромашкина избавиться было не так просто. Настаивал и Шаповалов, уверяя, что знает дорогу лучше, и Оттендорф, не имевший права не присутствовать при таких передвижениях.