Генерал Скобелев. Казак Бакланов

— Все началось со встречи с Хлудовым, московским миллионером, поставщиком провианта и всякого снаряжения. Я стоял у входа с генералом, который расспрашивал о моих наградах. К тому же он знал моего отца и братьев по кавказской войне. А тут из кабинета вышел высокий господин, представительный, с бородкой, в дорогом штатском костюме. Расталкивая всех и ругаясь, направился в нашу сторону. Не знаю уж, нечаянно или умышленно толкнул меня, но вместо того, чтобы извиниться, стал выговаривать, что ему не дают дороги. Тогда и я оттолкнул его. «Я буду жаловаться, — вскипел он. — Самому главнокомандующему!»

События далее развивались таким образом. От генерал-адъютанта Тотлебена примчался ведавший гарнизонными делами майор, учинил допрос казачьему сотнику. А на следующий день его вызвал Скобелев. «Рассказывайте, что произошло там у вас с Хлудовым?» Петр Архипович рассказал, как было дело. «Не одобряю, не одобряю, — произнес генерал, вышагивая по кабинету. — А все же посадить вас надобно. Таков, батенька, приказ. Ничего сделать не могу. Посидите пару недель, поразмышляете в одиночестве».

— Ну, я и отправился, — продолжал Петр Архипович. — А на следующий день заявляется часовой гаупвахты, говорит, что ко мне пришел какой-то бородач цивильный, хочет поговорить. «Пусти его, послушаю, что скажет». Гляжу, входит сам Хлудов. «Ну, друг, ты прости меня грешного. Вчера я сильно захмелел. Сидишь ты зря. Сам буду просить, чтобы Михаил Дмитриевич отменил наказание. Я же не видел, что ты его ординарец». «Конечно, прощаю», — ответил я миллионеру. «Я знал, что у тебя добрая душа», — говорит Хлудов и достает из кармана бутылку коньяка. «За примирение». И разливает в кружки. Выпили, он полез целоваться. Потом говорит: «Я выйду». «Выходи, — думаю. — Дорога тебе скатертью. По твоей милости сижу». А он тут же возвращается с человеком. У того на руке корзина. В ней две бутылки шампанского, пирог с мясом и еще добрая снедь. Словом, добились полного примирения. «Ну, друг, сейчас я прямо к Михаилу Дмитриевичу. Уж Хлудов добьется освобождения. Всю вину на себя возьму».

Ушаков глядит на Дукмасова во все глаза, а генерал тихо улыбается. Колеса постукивают, звенит на столе посуда. Заглянул в купе проводник, поздравил с Новым годом, справился, не надо ли чего. А Дукмасов продолжал:

— А наутро слышу — в караулке суета. Я к окну. И вас увидал, ваше превосходительство. Вы сошли с коня, а караул уже выстроен в вашу честь. Зашли ко мне, справились о здоровье. А я подумал: «Никак Хлудов побывал у вас?»

— Был, просил, чтобы отменил наказание, — пояснил Михаил Дмитриевич. — А я ни в какую. Что ж это: наказал, а через день отменять… Да, признаться, тогда я на вас здорово осерчал. Особенно, когда услышал, что, де, мол, Скобелев сам сорвиголова и окруженье у него такое. Думаю: обижайся не обижайся, а свое отсиди.

— Да я и не обижался. Чего же обижаться? Что заслужил, то и получил.

— Из-за тебя, непутевая голова, я имел неприятный разговор с самим главнокомандующим, едва упросил его. Он ведь собирался отдать тебя под суд…

Так в разговорах и прошла ночь, а утром едва не проспали станцию Ранненбург. И тут, оказывается, платформа была полна людей. Встречать генерала пришли жители не только Ранненбурга, но и крестьяне ближайших деревень.

В имение Скобелева Спасское они ехали вдвоем, генерал и Дукмасов, в нешироких санях. Адъютант Ушаков и управляющий имением остались на станции ждать следующего поезда, где находился багаж. Генерал вез многое для школы и для сельских детей, намереваясь устроить им елку.

Сани везла тройка серых лошадей, запряженных цугом.

— Это что-то новое, — проворчал Михаил Дмитриевич.

— Иначе, барин, нельзя. Со встречными не разъедемся, — отвечал кучер.

Снегу выпало много, едва ли не на сажень, накатанная колея узка, а потом завьюжило, они сбились с пути и приехали в село с красивой церковью на площади только в полдень.

Весь следующий день генерал, плохо разбиравшийся в делах, вместе с Дукмасовым осматривал свое хозяйство. Увидев, что бывший ординарец, переодевшись, не подвесил Георгиевский знак, возмутился.

— Ты что же, Петр Архипович, не надел награду?

— А он у меня на мундире, на общей колодке.

— Тогда надень мой крест. Пусть люди видят, каков ординарец у Скобелева.

Весть о приезде хозяина облетела близлежащие села, и с утра в Спасское наехали принаряженные мужики и бабы, чтобы поглядеть на «русского героя», «богатыря». Слава о нем долетела до самой российской глубинки.

— Ваше превосходительство, там, на площади у церкви собралось людей множество. Желают видеть вас, — доложил генералу управляющий.

— Что на меня смотреть? Не девка я красная, — отказывался тот. — Или самого себя расхваливать? Так я к этому не привык. Да и занят я сейчас. Видишь, пишу.

Все же его удалось уговорить. К школе, где устроили елку, Михаил Дмитриевич поехал через площадь. Едва он сошел с саней, как его окружили мужики и бабы. Разговора, конечно, не получилось, но для крестьян встреча с заслуженным генералом-героем явилась целым событием, памятным до конца жизни.