И Узатис отпустил, продолжив бражничать с земляками. Зашел разговор о деньгах, о богатстве, о том, что жизнь невмоготу тяжела, и каждый из них не отказался бы от лишней толики.
— Мне ведомо, где лежит такое богатство, — заявил усач. — И неподалеку. Только надобна смелость.
— Ты о чем? — насторожился Узатис. От выпитого вина он захмелел. — Какое богатство? Где оно?
— А рядом, в пяти верстах отсюда. — Усач как бы испытывал полицейского начальника. Остальные молчали. — Богатство в Чирпаке. И немалое…
— В этой деревне? Да какое там богатство? Мне там каждый дом ведом. Всех хозяев наперечет знаю, — усомнился Узатис.
— А туда сегодня приехала русская барыня. При ней казначей и солдат. Она намерена храм у нас строить, — объяснил усач. — А для этого нужны деньги. И немалые.
— А может, их нет, — предположил Узатис.
— Как нет! Зачем же казначей? Зачем солдат? Ясное дело, чтобы охранять.
— А мы-то при чем?
— Да пойми же, твердая голова! Их двое, не считая бабы, а нас четверо! Управимся в два счета — и деньги наши! Что скажешь?
— Надо подумать.
— И думать нечего.
Перед тем как лечь спать, Ольга Николаевна пожелала покойной ночи Семену и чиновнику, расположившимся в отдельной комнате сельской гостиницы, помолилась.
Среди ночи она проснулась от подозрительного шороха.
— Кто там? — испуганно воскликнула женщина, в предчувствии недоброго.
Сильная рука схватила за горло, что-то навалилось всей тяжестью.
— Где деньги? Куда спрятала?
Она попыталась позвать на помощь, но рука сдавила горло железной хваткой.
— Деньги!.. Деньги давай!..
Тело женщины обмякло, безжизненно упали руки.
На столике лежат матово поблескивающие бусы, кольцо, еще одно. Бандит сгребает их, сует в карман. Тут же сумочка, источающая тонкий аромат духов. В ней несколько ассигнаций. И их — в карман.
Саквояж… Но в нем только дорожные предметы — и ничего более. Взгляд его падает на женщину… «Да она ж умерла!..»
Им вдруг овладевает страх, заставляющий забыть обо всем. Едва не сбив стул, грабитель бросается к окну и бежит от дома прочь. Он не помнил, как добрался до своего дома, не раздеваясь повалился на кровать.
Его разбудил испуганный голос охранника.
— В Чирпаке убийство: кто-то задушил женщину и убил русского чиновника. Там был еще солдат, он отбился, убежал. Теперь сидит в полицейском управлении.
— Да… Сейчас… Мигом, — произносит Алексей Узатис.
События ночи всплывают перед ним. Комок застревает вдруг в горле и душит. Он садится на кровать, не в силах стоять.
— Может, испить водицы, — предлагает полицейский.
— Нет, не надо. Пройдет.
— А женщина-то — мать Скобелева, — продолжает сообщать полицейский. — Ехала в город.
— Какая мать?.. Какого Скобелева? — с трудом спрашивает Узатис.
— Да нашего генерала Скобелева, который Шипку брал да Шейново…
— Так это была его мать?
— Она… Она… Лежит мертвая…
— Иди, — с трудом выдавил Узатис, отправляя полицейского. — Скажи… Сейчас приду…
Он не пришел. Тело Алексея Узатиса обнаружили в той комнате.
Такие события произошли 6 июля в небольшом болгарском селении Чирпаке…
И вот из далекой Болгарии пришла горькая весть. Догнала в жарком Туркестане в темную ночь.
Он сидел у стола, устало уронив руки, а перед ним лежал этот несчастный бланк со строчками печального текста.
— Я пойду, Михаил Дмитриевич, — сказал Гродеков.
— Да, да, идите. Я побуду один.
Ах, как ныне беспощадна к нему судьба! Она безжалостно наносит удары, словно в отместку за прежние ратные успехи, будто испытывает его на прочность.
Время славы сменилось горькими днями неудач в его личной жизни. Сколько их выпало за эти годы! Разлад и окончательный разрыв с женой… Смерть отца… Уход из жизни Жирардэ, который оставался его добрым наставником до последних дней… И вот ужасная смерть матери. Что может быть горше? Но такова жизнь, и никуда от нее не скроешься.
Зной летнего дня сменился благостной ночной прохладой, и степь, соседствующая с огромной жаркой пустыней, как бы ожила. Крупные яркие звезды сияли и перемигивались в черном бархатном небе.
Крепость Геок-Тепе
Скобелев спешил с походом к Геок-Тепе и штурмом крепости. Он делал все возможное, чтобы завершить экспедицию до зимней стужи, решительным ударом разрубить тугой Ахалтекинский узел противоречий и установить в крае спокойствие. Подстегивало и желание вырваться на родину, к могиле матери.
После мрачной вести о гибели Ольги Николаевны он изменился: на лице залегли морщины, засеребрились виски. Однако чувство долга и ответственности не изменяло ему. Он по-прежнему оставался строгим и твердым в делах и таким же горячим. Не раз Гродекову приходилось выступать в роли хитрого дипломата, чтобы избегать конфликтов.
Все уже было готово к походу, когда вдруг явился майор Громов, возглавлявший транспортную колонну:
— Ваше превосходительство, беда! Что делать? — Лицо испуганное, бледное, в нем ни кровинки. — Верблюдов угнали! Ночью текинцы напали и ограбили.
— Каких верблюдов? О чем речь?
— Да тех, что должны везти груз…
— Сколько же голов угнано?
— Все! Три тысячи…