— Для чего тебе все это? Ну, объявился дон Карлос, собрал вокруг себя недовольных, а ты пытаешься возвести его в ранг полководца, чуть ли не Блюхера.
— Блюхера? Нет уж, уволь меня, отец! Я далек от мысли считать великим этого старца-пруссака. Ты ведь знаешь, что, не будь у него талантливого начальника штаба, не было бы и Блюхера. Блюхер пожинал плоды трудов начальника штаба, светлая голова которого разрабатывала планы сражений, да вовремя подсказывала что делать, а от чего воздержаться. — К Блюхеру Михаил Дмитриевич относился с явной неприязнью, и слова отца задели его.
— Ну, хорошо, хорошо, — произнес отец. — Ты отвлекся. Хотел что-то сказать об испанцах.
— Об испанских повстанцах, — уточнил Михаил Дмитриевич: — мне думается, что приверженцы дона Карлоса или, как их называют, карлисты — не есть банда. В них нужно усматривать гораздо большую силу, возможно, силу народа. Такая же сила зреет и на Балканах. Пройдет немного времени, и там тоже возникнет нечто подобное. Только на Балканах будет сражаться народ против турецкого ига. И определенно мы, русские, братья болгар по крови и вере, придем им на помощь. Вот тогда-то и пригодятся наблюдения.
— Уж не собираешься ли ты на Балканы? — отец испытующе посмотрел на сына из-под седых кустистых бровей.
— Если там запылает, непременно вызовусь. И почитал бы за честь организовать ополчение.
Отец, выбив хлопком папироску, продул мундштук, поднялся и прошелся по комнате. Ему недавно исполнилось пятьдесят три года. Он старался не терять выправки, однако годы брали свое и следы их проступали и на отечном лице, и в голосе, фигуре, полноватой и слегка ссутулившейся. Он и поныне продолжал службу в чине генерал-лейтенанта и в должности генерал-инспектора кавалерии.
— В ополчение рваться не советую. Хотя и почетно, но малоперспективно. Тебе, офицеру Генерального штаба, следует держаться армии и быть на командных должностях. Штабов тоже остерегайся, обходи их. Служба там, сам знаешь, не весьма благодарная, хотя и требует ума да старания.
— Знаю, только обходить не так уж просто.
— А если уж попадешь, то не засиживайся… Кстати, слышал, что на тебя представление послано, на полковника. Говорю потому, чтобы там, в Испании, был осторожен. Сам себе не навреди.
Отец радовался успехам сына, но и немало тревожился, зная его неуравновешенность, горячность, даже лихую бесшабашность.
И был тяжелый, неприятный разговор с женой:
— Неужели, Мария, ты не можешь меня понять? Это же нужно для дела, которому служу.
— Я тебя поняла. Ты просто во мне не нуждаешься. Для тебя служба выше семьи. Все во мне протестует. Так больше не может продолжаться.
Во Франции Михаил Дмитриевич пробыл недолго, с нетерпением ждал вестей из-за близких Пиренеев. Там, в Испании, шли бои. Страна переживала бурное время. Полтора года назад карлисты вновь подняли восстание, которое вскоре переросло в войну. Она охватила пространную территорию Басконии, Наварры, Каталонии. Численность повстанческих отрядов превысила сто тысяч человек, объединенных в три армии.
Страсти в немалой мере подогревали при поддержке Ватикана католическое духовенство и местные феодалы, оказывая влияние на слепо идущее за ними население многих городов и деревень.
Плохо вооруженные, необученные, со слабым командным составом повстанцы одерживали одну победу за другой.
Михаил Дмитриевич выехал к границе без определенного плана, не ведая, как попадет к повстанцам, где их найдет. Он больше надеялся на случай. Единственное, что решил — не выдавать себя за русского и, конечно же, за офицера. В цивильном костюме он выдавал себя за путешествующего француза. Французский язык он знал отменно.
Миновав границу, дилижанс, в котором он ехал, потащился по горной дороге. Путь был тяжелым, утомительным, лошади плелись кое-как, а попутчик, испанский купец, развалясь рядом, сладко посапывал. Михаила Дмитриевича и самого клонило в сон. Не в силах побороть усталость, он незаметно заснул.
Проснулся от голосов. На подножке дилижанса стояли двое, а третий, с зеленой косынкой на голове, восседал на козлах рядом с кучером. Чернявые незнакомцы, подвижные, с острым взглядом быстрых глаз, походили на дорожных разбойников. В довершение у каждого за широким поясом торчали пистолет и нож.
— Что надо господам? — подался вперед Михаил Дмитриевич. Купец дернул его за полу сюртука, предостерегающе прошипел:
— Бандитто. — И подвинулся к краю сидения, где находился его саквояж.
Тот, который сидел на козлах, толкнул локтем кучера в бок и что-то стал говорить. Потом вырвал из-за пояса пистолет и ткнул стволом. Кучер притих, стегнул лошадей. У развилки дилижанс свернул с основной дороги и покатил по неширокому проселку с рядами деревьев справа и слева.
— Не волнуйтесь, господа. Мы едем, куда нужно, — предупредительно сказал один из стоявших на подножке.
И Михаил Дмитриевич понял, что это и есть повстанцы, к которым он намеревался попасть.