Генерал-марш

У отражения вопросов не имелось, одна лишь готовность устрашить врага. А у нее же самой таковые были. Самый простой: чего надеть? Не в том даже дело, что в «Красной нови» соберутся писатели с поэтами и прочая интеллигентская публика. Ее туда и без бриллиантов пустят, но лишнего внимания привлекать все-таки не стоит. На службе синей гимнастеркой никого не удивишь, и галифе многие носят. А вот среди чистой публики в костюмчиках и платьицах ее наряд сразу вызовет лишние взгляды. Хорошо еще, в запасе юбка с блузкой имеются. Простенькие, на колене сшитые, но хоть казармой не отдают. И сумочка – пистолет спрятать.

Переоделась, вновь в зеркало взглянула. Р-разбегайсь, враги!

Ничего особенного Ольга не планировала, идти решила исключительно наобум, словно в ночную разведку. За единственную ниточку подержаться хотелось – ту, что к пропавшему сослуживцу ведет. Товарищ Касимов предупреждал не зря, значит, ни у начальства правды не потребуешь, ни в милицию не заявишь. Остается Лариса Михайловна, Красная Валькирия. Аноним, письмо приславший, мог соврать или перепутать, но вдруг?

Пистолет заряжен, удостоверение на месте… Подумав, Ольга положила в сумочку недавно купленный блокнот вместе с карандашом. Авось пригодится!

* * *

О Феб, сожми узду в протянутой ладони!
По золотым следам пылающего дня
Да повлекут тебя торжественные кони,
На облачных путях копытами звеня…

Лариса Михайловна читала стихи. Выходило это у нее излишне торжественно, даже с подвыванием, но публике определенно нравилось. Хлопали, ладоней не жалея, требовали еще. А поэтессе иного ничего и надо, стихов у нее целый мешок, на десять встреч хватит.

Пусть раб порвет, смеясь, извечные вериги,
Услышав мерный гул серебряной квадриги.
Неутолимый зной, мучительный и сладкий,
На землю да падет, как звонкая праща,
Немолчно-шумный лес заполонит украдкой
И там рассыплется, на листьях трепеща…

Народу в небольшом зале редакции собралось с излишком, даже в проходах стояли. Если бы не Миша Огнев, Ольга бы точно потерялась. Репортер оказался на высоте – встретил, места поближе к сцене отыскал, давал пояснения по ходу действа, о собравшихся не забывая. Здоровяк в первом ряду, в черный костюм облаченный, оказался Маяковским, худая тетка на два кресла дальше – упаднической поэтессой Ахматовой, вдовой контрика Гумилева. Товарища Радека, дежурного спутника жизни Валькирии, Зотова узнала сама. Примелькался!

И вдруг, забыв слова стыдливости и гнева,
Приникнет к юноше пылающая дева…
Еще, о Гелиос, о царственный Зенит!
Благослови сады широкогрудой Гебы…

Он-то и подбил Ларису Михайловну на поэзию. Народ про Афганистан спрашивал, про революционную Азию, но Радек вмешался, предложив почитать стихи. Видать, не слишком хороши дела в Афганистане, неспроста Валькирия ноги оттуда сделала, бросив мужа-моряка.

Ольга вспомнила чью-то шутку. Карл Радек, если коротко – К. Радек. «Крадек» – по-польски «вор». Родом же товарищ Крадек аккурат из Польши.

Благослови шафран ее живых ланит,
На алтаре твоем дымящиеся хлебы,
И пьяный виноград, и зреющие сливы,
Где жертвенный огонь свои прядет извивы.

Слушать такую нудятину было тяжко. Впрочем, Ольга почти и не слушала – смотрела, а еще больше думала. Не сходилось что-то. Саженная плечистая тетка при амбициях и бриллиантах с Гебами и Фебами в голове – и скромный, тихий Виктор Вырыпаев. Конечно, бывший батальонный – парень что надо, за такого всякая правильная девушка двумя руками схватится. Но эта? В светлых холодных глазах чуть ли не божественность плещется, подбородок, словно нос линкора, мировой простор рассекает, белы ручки вовек за холодное не брались, с двадцати шагов видать. Не барыня даже – боярыня. Такая на инвалида в старой гимнастерке и смотреть не станет, побрезгует.

Может, они родственники дальние? Или знакомый имелся общий, с фронта, к нему на могилу и ходили?

Гадать не имело смысла, можно было лишь подивиться. Интересно, что такая цаца на войне делала, кроме как очередному мужу бока согревала? Или бриллианты – всего лишь видимость, а под блеском и мишурой кто-то иной прячется, куда более опасный?