Генерал-марш

Стихи, к счастью, кончились, пошли вопросы. Тут уж Ольга откровенно заскучала, ибо речь шла то об имажинистах, то вообще о Филиппе Маринетти и его «Красном сахаре». Миша Огнев, тихо просидевший всю встречу, тоже отличился – полез спорить о каком-то дадаизме. Были вопросы и поинтереснее, про тот же Афганистан, но Лариса Михайловна таковые игнорировала, пояснив с улыбкой, что скоро напишет книгу, в ней-то все и будет.

Спросили о Берлине, куда Валькирия была намерена вскоре отъехать. Вопрос вдохновил, Лариса Михайловна, воздев руки к потолку, громовым шепотом помянула Мировую революцию, но, взглянув на невозмутимого Крадека, предпочла сменить тон. В Германию, как выяснилось, ее зовут давние литературные знакомые, желающие издавать журнал, посвященный современной поэзии. А если и в самом деле случится Мировая, читатели получат еще одну книгу.

Стало ясно – тетку заносит. Не привыкла барыня-боярыня за речью следить и мысли прятать. Ну если так…

Ольга украдкой взглянула на соседа, но Миша был весь на сцене, только из штанов не выскакивал. Девушка, открыв сумочку, достала блокнот. Вот и карандаш пригодился!

«Где Виктор Вырыпаев?»

Написав, прикинула, не стоит ли помянуть Ваганьково, но воздержалась. Вырвала листок, сложила, передала вперед. Валькирия между тем сцепилась с Маяковским. Тот, встав без спросу, принялся громить старое искусство вообще и поэзию в частности. Припомнив читанное сегодня стихотворение «Эрмитаж», поэт пожелал музею гореть фабрикой макаронной, стихи же призвал писать понятные пролетариату, потому как улица корчится безъязыкая.

Валькирия взвилась, блеснув ледяными очами, и ринулась в бой.

Ольга терпеливо ждала. С Маяковским была полная ясность. От фронта прятался, предпочитая писать агитки, отличался редким умением искать и находить выгодные кормушки, из партии же вылетел за участие в грабежах вместе с бандой анархистов. Недавно ЦК в очередной раз отклонил его заявление о восстановлении в РКП(б). Как выразился один знающий товарищ, Маяковскому следует платить, но целоваться с такими, как он, не принято.

Поэта, наконец, удалось усадить, и Лариса Михайловна вновь принялась отвечать на записки. Зотова между тем прикидывала, не могла ли тетка каким-то образом пересечься с Виктором по делам служебным. В аппарате ЦК Валькирия не числилась, в Главной Крепости если и бывала, то редко. Через товарища Радека? Но Крадек тоже не имел никакого отношения к Техгруппе, его удел – в Коминтерне.

Оставалось списать все на случайность. Вдруг они пришли на кладбище порознь и только там познакомились? Помог, скажем, Виктор этой белоручке ведро с песком принести. Но в письме сказано «вместе». «Вместе пришли, уехали вместе».

Ага!

Свою записку Ольга узнала сразу – на видном месте пристроилась, поверх всех прочих. Валькирия, однако, выбрала не ее, а соседнюю, и принялась отвечать. Ольге почудилось, будто она играет в карты, в окопную «железку». Какая масть выпадет? Не подведи, фронтовая удача!

Наконец-то! Взяла, развернула, скользнула равнодушным взглядом:

«Где Виктор Выры…»

Обрезало. Холеные пальцы скомкали ни в чем не повинный листок, сжались в кулак…

– Кто?! Кто это написал?

Даже не крикнула – проорала, словно мертвеца пред собой увидев. Взвившись над столом, махнула рукой, выронила смятую бумажку, вцепилась ногтями в пуговицу на горле.

– Кто?!

Подскочил Радек, схватил за плечо, принялся успокаивать. Затем повернулся к залу, пытаясь унять взметнувшийся к самым люстрам шум. Валькирия, впрочем, уже пришла в себя. Шагнула вперед, вскинула голову, дернула яркими губами.

– Все в порядке, товарищи! Фамилия показалась знакомой, был у нас на Волге, на славном боевом корабле «Ваня-коммунист» такой товарищ. Погиб у Пьяного Бора, ушел на дно вместе с кораблем. Вспомнила я его, и зашлось сердце, словно заново все увидела, через душу пропустила… Но – обозналась, чуть другая фамилия у товарища была – Воропаев…

Много еще говорила: про героев-балтийцев, про десант у Казани, про то, как сам товарищ Троцкий их в бой провожал. Потом, стихи подходящие вспомнив, прочла под аплодисменты.

Ольга уже не слушала. Главное сказано, всего два слова, зато правдивые. «Зашлось сердце». С чего бы твоему сердечку заходиться, Лариса свет Михайловна? Хотелось встать да в лоб спросить – при всех, чтобы свидетелей было побольше. А еще лучше вниз спуститься, к подъезду, где авто боярыню поджидает, разъяснить шоферу, пассажирку подождать…

Понимала – нельзя. Ничего нельзя: ни у товарища Кима спрашивать, ни с этой придумщицей откровенничать. Даже смотреть на нее не стоит, чтобы глазами лишний раз не встречаться. Вдруг почует?

* * *