Генерал Ермолов

Да, она очень мила. И в уме ей не откажешь. Но не стоит так безоговорочно с ней соглашаться. Действительно, великий князь Константин Павлович еще до поражения под Фридландом убеждал венценосного брата вступить в переговоры с Наполеоном. Он находился в армии, видел ее состояние и неспособность противостоять «испытанным в боях и по-прежнему непобедимым французским войскам». Александр же судил об обстановке по донесениям главнокомандующего, который все одерживал победы, но после каждой отступал и всякий раз находил объяснение своей тактике. Поэтому государь держался до конца, продолжая войну. А прислушайся он к совету цесаревича, может статься, и мир был бы не столь унизительным.

В одном графиня права: мир был унизительным, и царь опозорил себя. Так считали и в самой России. Некоторые впечатлительные современники даже заливались слезами, ознакомившись с условиями Тильзитского договора, например П.Я. Чаадаев. А кто и когда считался с побежденными?

Виновником поражения был, конечно, Александр I. Прекрасную армию, явившую столь много доказательств своей храбрости, он вверил сначала пребывающему в маразме М.Ф. Каменскому, а потом непомерно честолюбивому и нерешительному Л.Л. Беннигсену, когда у него был М.И. Кутузов, несправедливо обвиненный им в поражении под Аустерлицем.

ПЯТЬ СКУЧНЫХ ЛЕТ

По пути в Россию Алексей Петрович остановился в Вильно, где навестил Беннигсена. Леонтий Леонтьевич принял его с прежней благосклонностью. Долго говорили о минувшей войне. Он мучительно переживал поражение и охлаждение к нему императора, искал и без труда находил оправдание своим неудачам.

— Разве так предполагал я начать летнюю кампанию в Пруссии? Мне обещали прислать подкрепление в тридцать тысяч штыков и сабель. Обманули. Потом уверяли, что получу непременно к первому числу мая, но и по день заключения мира не прибыло и одного человека. Посуди сам, голубчик, возможно ли было мне действовать наступательно?

Алексей Петрович согласно кивал головой. А генерал продолжал:

— Сразу после успеха под Прёйсиш-Эйлау я предлагал государю отправить к Наполеону известного ему человека, например Николая Федоровича Хитрово, якобы с предложением обменять пленных, а на самом деле — выяснить, что может склонить его к заключению выгодного для нас мира?

«Похоже, уже в начале войны не верил ты, Леонтий Леонтьевич, в успешное окончание ее, — думал Алексей Петрович. — Потому-то после победы при Прёйсиш-Эйлау отказался преследовать неприятеля и решил отступать к Кенигсбергу».

Из Вильно Ермолов отправился в Шклов, где нашел дивизию, к которой был приписан для продолжения службы. Там состоялась его встреча с Аракчеевым. Граф Алексей Андреевич, не скрывая своего нерасположения к полковнику Алексею Петровичу, довольно грубо сказал:

— Господин Ермолов, я ожидал вас для объяснений о недостатках еще в Витебске! Почему не приехали?

— Ваше сиятельство, неблагорасположение ко мне не должно препятствовать рассмотрению моих рапортов, — ответил Ермолов.

Алексей Петрович не скрывал своего намерения оставить службу. Аракчеев, несколько смягчив гнев, предложил ему взять отпуск для свидания с родственниками и приказал приехать в Петербург, чтобы познакомиться с артиллеристом поближе^{155}.

Ермолов получил назначение в дивизию генерал-лейтенанта князя Аркадия Александровича Суворова с квартирой в Любаре, что на Волыни.

Он прибыл в Петербург, когда Аракчеев оставил должность инспектора артиллерии и занял кресло главы военного ведомства. Он встретил Алексея Петровича с видимым радушием и сам представил Александру I, предварительно настроив императора в пользу полковника. Государь пожаловал ему чин генерал-майора, назначил инспектором части конно-артиллерийских рот, расквартированных на юге России, и добавил к жалованью две тысячи рублей^{156}.

Чем можно объяснить столь резкую перемену в отношении Аракчеева к Ермолову? Сам Алексей Петрович не оставил ответа на этот вопрос. Думаю, однако, граф не хотел лишиться умного, преданного службе офицера.

Ермолов умел нравиться. «Он всегда одинаков, всегда приятен, — писал А.С. Грибоедов, — и вот странность: даже тех, кого не уважает, умеет привлечь к себе…»^{157}

Ермолов не уважал Аракчеева и все-таки сумел привлечь его к себе. Всесильный временщик, перед которым дрожала вся сановная Россия, чуть ли не умолял тридцатилетнего полковника, дабы он «всегда оставался ему хорошим приятелем». И он оставался, правда, своих отношений с одиозным Змеем Горыновичем, как называли друзья Алексея Петровича нового военного министра, не афишировал.

В новом звании и должности отправился Ермолов инспектировать конную артиллерию Молдавской армии. В Валахии встретился с генерал-лейтенантом Милорадовичем, участвовал в его ежедневных праздниках, устраеваемых для возлюбленной, жил весело, выслушивал рассказы Михаила Андреевича о его победах, в частности в сражении при Обилешти 27 декабря 1806 года, в результате которого был взят Бухарест: