Генерал Ермолов

Город, лежащий на косогоре, был виден за четырнадцать верст. У заставы теснились казачьи старшины, именитые старики и в немалом числе обыватели. Миновав толпу, Алексей Петрович добрался на вконец измученных лошадях до почтовой станции. Во дворе цыгановатый урядник расседлывал коня, не обратив никакого внимания на приезжих.

— Лошадей, и живо! — крикнул ему Ермолов из кибитки.

— Лошади е, да только у степу, — меланхолично сказал урядник, не поворачивая головы.

— Это что за калмыцкие порядки? — загремел Ермолов. — Мне что, прикажешь пешком идти?..

— Это уж как пожелаеть ваше благородие, — не зная, кто леред ним, ответствовал казак. — Только и те, что у степу, не про вашу честь. Их выставило дворянство для его сиятельства Матвея Ивановича Платова. Чай, пе вам чета…

Ермолов прыгнул из кибитки, выдернул из плетня порядочный кол и трижды протянул урядника по спине. Затем он вскочил на его коня и полетел в степь.

— Да ты, дурак, невежа, знаешь, от кого гостинец получил? — с укоризной сказал Ксенофонт — Федул. — От самого генерала Ермолова…

Через час командир Отдельного Грузинского корпуса вернулся, гоня отобранных из табуна прекрасных лошадей.

Когда их запрягли, он подозвал к себе урядника.

— Вот тебе, братец, по одному за каждую плюху. — И подал казаку три червонца.

2

Другой казалась земля, другим — небо!

Уже в Ставрополе Ермолов увидел на горизонте неподвижные белые облака, которые поразили его двадцать лет назад. Это были снежные вершины Кавказских гор.

В губернском центре Георгиевске, известном болезненностью климата, Ермолова ожидал персонал посольства, направляющегося в Персию. Но прежде чем решать дипломатические задачи, надо было спешно укреплять порядок внутри края. Все было в состоянии совершенного разрушения.

От Владикавказа начиналась Военно-Грузинская дорога — единственный путь, соединявший Россию с Закавказьем, но подвергавшийся беспрестанным разбойным нападениям. Ермолов зорко подмечал наиболее опасные места этой важнейшей коммуникации, прикидывая, как исправить и укрепить ее.

В двенадцати верстах от Владикавказа был только что заложен редут Балта. Здесь горы становились все круче, переходили в скалы; узкая дорога была пробита или проделана взрывом пороха и шла под навесом. Справа отвесный камень, а слева крутой берег Терека увеличивали мрачность картины. Чем ближе подвигались путники к редуту Ларе, тем все уже и теснее становилось ущелье.

— Вот он, Дарьял! — перекрывая шум воды, крикнул Ермолову его адъютант штабс-капнтан Бебутов.

— Место ужасное! — зычно ответил тот, стпрая с лица брызги.

Здесь была самая узкая теснина Терека, сдавленного голыми отвесными громадами. Грязная, буро-серая, масса воды, не находя себе выхода, металась и кружилась, завиваясь в громадные кудри. Стоны, вопли, глухой гул не смолкали в воздухе. Все было мрачно: бушующий Терек внизу и узкая полоска неба вверху. Только орел медленно чертил круг, зависая черной точкой. Высоко на скале, над самой дорогой, лепились развалины древнего замка. Грозно молчащие среди грохота Терека горы казались огромной неприступной крепостью.

Но впереди по дороге, поворачивающей круто налево, через Терек, бодро двигались пятьдесят егерей. Их блестящие ружья резко контрастировали с темными, грубыми скалами.

Ударил барабан, и двадцать ущелий, повторяя этот бой, напомнили Ермолову со всех сторон о его миссии. На миг ему представилось, что вместо егерей впереди идут легионеры — в белых плащах, сандалиях, панцирях и блестящих шлемах с высоким гребнем. А он, вооруженный полномочиями императора, песет в этой край централизующую и цивилизаторскую идею древнего Рима…

— Ваше превосходительство! Редут Дарьял. Граница между Кавказской и Грузинской губерниями… — вывел его из задумчивости Бебутов.

Ермолов вскинул львиную голову. За мостом через Терек был выстроен второй — через реку Дарьялку. Далее на скале, подмываемой Тереком, расположился невзрачный домик, обнесенный низенькой каменной стеной.

За спиной была Европа; Ермолов ступил на землю Азия.

3

Сложность дипломатической миссии Ермолова заключалась не только в том, что недовольные Гюлистанским трактатом персы домогались возвращения им ряда южных земель. Русский император считал свое царство слишком обширным, чтобы благоустроить его, и был явно утомлен продолжительными войнами в Европе. Он не так уж дорожил территориальными приобретениями в Закавказье и потому ввиду сохранения мира готов был возвратить Персии что-то из недавних завоеваний. В 1816 году персидский посол в России привез на родину не совсем безосновательную уверенность в том, что главнокомандующему Кавказа ради сохранения дружбы тегеранского двора приказано было сделать весьма значительные поземельные уступки.