Генерал Ермолов

   — Защитники крепости совершают вылазки. Но враги всё прибывают. Эх, обидно мне стало сидеть в кустах и смотреть исподтишка, как товарищи кровь проливают. Да и Алёшка... Он хоть и щёголь и пустослов, но солдат отменный. Что и говорить георгиевские кресты просто так не дают. Вот и ходили мы поочерёдно ко вражескому стану в разведку.

Мрачнее тучи, Мадатов мерил шагами пространство палатки, говорил раздражённо:

   — Тут как ни прикидывай — потери наши велики будут. Выскочим из леса — тут они нас ружейным огнём положат...

   — Так я прокрадусь! — предложил Фёдор. — Позакладываю бомбы в ящики с порохом. Так рванёт!.. Пусть только конь мой отдохнёт, а сам-то я ничего, не устал. Прорвусь, не впервой... — сказал Фёдор.

   — Поживём-увидим, — задумчиво проговорил Мадатов.

   — Я так мыслю, ваше сиятельство, что кончились в крепости пушечные заряды, потому и молчат батареи, потому и роится под стенами эта нечисть, — не унимался Фёдор.

   — Видел ли Нур-Магомеда? — спросил Мадатов.

   — Так же ясно, как вас сейчас вижу. Ничего себе — знатная фигура, красивый человек, хоть и злой... — во время своей речи Фёдор посматривал в сторону владетеля Кураха. Аслан-хан оставался мрачнее тучи. С необычайным вниманием рассматривал он лаковые мыски своих сапог.

   — ...Троих наших в плен взяли... Двое ещё живы.

   — Что ещё видел, казак? Докладывай! — Мадатов буравил Фёдора чёрными, как ягоды шелковицы, глазами. Смотрел так пристально, будто не верил ни единому слову.

   — Видел пушки, повозки, полные зарядов. Видел неумелых канониров. Видел бомбы. Они чают взорвать крепость.

   — Этому не бывать, — усмехнулся Износков.

   — Я решил! — Мадатов снова уселся на походный стул. — Кавалерия со мною во главе снимется с бивуака на рассвете. Мы пойдёт скорым маршем по бездорожью с тем, чтобы как можно скорее выйти к крепости. Обоз под командой Переверзева и твоей охраной, полковник, — Мадатов кивнул в сторону Аслан-хана, — будет двигаться, поторапливаясь по проезжей дороге с тем, дабы поддержать нас в решающий момент артиллерийским огнём. За сим желаю вам, господа офицеры, нынче крепкого сна, а завтра славной победы.

Офицеры поднялись, потянулись к выходу из палатки. Аслан-хан торопился уйти первым. Весь вечер лицо Курахского владыки оставалось непроницаемо мрачным, он почти не притрагивался к еде, мало пил.

   — Миша! — окликнул генерал Переверзева. Капитан обернулся.

   — Не спускай глаз с Аслан-хана. Не нравится он мне. Скучный стал, тоскует.

   — Не беспокойтесь, Валериан Григорьевич. Ежели что — живыми не уйдут, — заверил командира Переверзев.

Внезапно полог палатки откинулся. Она стояла на пороге маленькая и сердитая в изящном наряде мальчишки-казачка, перепоясанная шёлкотканым ремешком, с сабелькой на боку. А ножны-то! Ножны у сабельки бирюзой инкрустированы. Подборок вздёрнут, смотрит строго. Одно слово — княжна.

   — О! Я в восхищении! — Переверзев прижал ладони к груди. — Новый наряд? Изящно, импозантно! Только не ко времени изволили надеть, ваше высочество. Нам ещё надо до крепости добраться. Истреплется эдакое великолепие, запачкается!

Княжна с неприязнью взирала на капитана, чуя насмешку.

   — Я пойду с кавалерией, — решительно заявила Сюйду на языке нахчи. — Генерал возьмёт меня с собой.

   — О чём говорит её высочество? — переспросил Мадатов. — Ни слова не разберу...

   — Валериан Григорьевич, ваше сиятельство... — развёл руками Переверзев. — Темны речи княжны!..

   — Ёртен осёдлан, я готова отправиться в дорогу. Вы обязаны доставить меня к мужу как можно скорее.

   — Тут и толмач не нужен. Ясно, что говорит, — отрезал генерал. — Ты, твоё высочество, уразумей одно: по-твоему не будет. Кавалерийский рейд — не женское дело.

   — Я — жена Ярмула, — Сюйду притопнула ножкой, обутой в лаковый сапожок.

Мадатов отвернулся, пряча улыбку. Сказал строго:

   — Приказываю княжне Коби остаться при мне. Если есть желание верхом носиться, рискуя шею свернуть или пулю поймать, — на то её воля. Но в Грозную крепость княжна войдёт только с интендантским обозом!

* * *

Ох и не легка служба под командой его сиятельства Валериана Георгиевича Мадатова! Кому легко день и ночь не сходя с седла ломиться через дикие дебри? Кому не страшно, презрев опасность, не выслав наперёд разведки, врываться во вражеские поселения, поджигая соломенные крыши, выгоняя из хлевов скот, круша оружием любого, кто попытается сопротивляться?

Фёдору казалось, будто земля сотрясается, готовая разверзнуться под ударами копыт генеральского Дурмана. Будто листья осыпаются с дерев не от того, что осень наступает, а от одного лишь вида ощетинившегося пиками казачьего войска, идущего скорым маршем навстречу неминуемой победе.