Гель-Грин, центр земли

— Боится? пожалуй, да; в свое время Гилти прибавила седины бабушке и деду; они с Расмусом без родителей росли; те погибли; умерли в один день; я их уже не застал; однажды, еще в школе, она сбежала с каким-то парнем, хиппи, по фамилии Рафаэль, и ни слуху ни духу о ней не было целых два года; только однажды позвонила ночью бабушке — я живая; и всё… — Антуан смотрел на море и словно искал там огонек — будто шел домой или ждал; а Стефан боялся дышать; смерть Капельки настигла его; он понял наконец, что она умерла; её нет и не будет больше, такой живой, такой светлой и сладкой, как теплые нектарины — нагрелись на солнечном прилавке… — Расмус вытащил её из какого-то городишки — она там официанткой работала, прислала открытку на Пасху; с тех пор за ней приглядывает, она называет его «иезуитом» — ну да, не самая красивая обязанность на свете… Пойдем, Стефан, мне тоже еще в мэрию нужно…

Они затащили кровати в дом; Свет и Цвет сидели на полу и играли в Ватерлоо; «Здравствуйте, дядя Антуан», вспомнили; Антуан их обнял, будто знал с рождения, они не сопротивлялись; все игрушки сгребли с пола на большую кровать; для Цвета кровать поставили у окна: просыпаясь, он сразу смотрел погоду — что надевать, во что играть; а кровать Света — возле стола; он по-прежнему видел страшные сны, о чем — не рассказывал; корабли, думал сам Стефан; на столе рядом — книга, стакан сока, оранжевый ночник; иногда Свет будил Стефана, тот брал его на руки и ходил по комнате, рассказывая глупости — про Солнечную систему, строение уха, «Тайный меридиан» Перес-Реверте. В вагончике стало совсем тесно — не повернуться, в проходах между кроватями — солдатики и книги; «пап, мы сами застелем»; «самостоятельные», — сказал Антуан, когда они шли к мэрии; «о, я вообще не знаю, как и чем они живут», — рассеянно ответил Стефан; Антуан молча закурил, и Стефан поправился: «но это не значит, что я ими не интересуюсь, просто…» «просто ты еще сам растешь»; Стефан испугался, что убежит сейчас, прямо в море; утопится от упреков; но Антуан добавил: «но ты хороший отец; ты не боишься, что они станут необыкновенными»…

Так они вошли в мэрию — задумчивые, будто ругались; «привет, Стефан, Антуан» «привет, ребята» «Антуан, вот, передашь нашей маме»; над столом с бумагами Лютеции висел плетеный из тростника абажур; под ним Жан-Жюль читает журнал; на батарею задрали ноги Анри-Поль и Расмус, дымя трубками, как два старинных парохода на Миссисипи; «Дон» и «Магдалена»; пахло их табаком, горелой бумагой суперлегких Жан-Жюля и чаем с бергамотом; Стефан выпивал его порой столько над ноутбуком, что казалось, это и есть запах Гель-Грина — зеленый с черным бархат. Стефан подумал — они — большая семья, братья и сестра; в джинсах, в черных свитерах, кроме Анри-Поля — цвета красного вина: вишневый, малиновый, бордовый; носки его не разочаровали — в шотландскую клетку. «Чаю?» — спросила Лютеция; а Стефан уже понял: что-то случилось; журнал, который читал Жан-Жюль, «Монд» с его первой статьей, про план города, — вверх ногами.

— Ну, что не так? — нахорохорился он, как петух.

— Объясни, как за одну ночь ты перетасовал весь город? Ты вообще понимаешь, что ты сделал? Это же не увольнение и не избиение… это… уму невообразимо… Почему вокзал на востоке? он же по плану — у порта, — и Жан-Жюль открыл разворот, показал сигаретой. — Ты что нам карты путаешь? Чай, не в покер играем…

— А я говорю — хорошо, — снял носки с батареи Расмус, и Стефан подумал — жаркая тут была за меня битва, — отличный план — автономная портовая ветка; мы же не на острове живем, а на материке, и планируется, что по железной дороге пассажиров и грузов будет двигаться не меньше; и еще мне надоело отвечать за половину построек в этом городе, относящихся якобы к порту.

— На меня проблемы свои сваливаешь, долговязый, — начал было вставать Жан-Жюль, Анри-Поль перебил:

— Заткнитесь; Стефан ошибся, но, слава богу, всё еще на такой стадии, что решать Лютеции. Всё равно город только на бумаге — и в «Монд» в том числе; не бойся их, Стефан, пока еще ничего не существует. Просто план утвержден на высших инстанциях, и, знаешь, неожиданно, что вдруг половина города…

У Стефана подогнулись ноги, он ухватился за спинку стула.

— Простите, — сдавленно сказал он. — Я объясню… — что я скажу, промелькнуло в голове вместе со всеми кадрами из жизни, будто летел с одиннадцатого этажа, что это мне сказал Свет? Шестилетний мальчик играет в город, как в Лего? Это у него месть такая… а я тоже… хорош… это всё от недосыпа…

— Исправить, замеры… Честно, это пять дней работы — всего лишь, не волнуйся, и то с перерывами на еду, сон и разглядывание журналов, — и она улыбнулась Стефану как ангел Боттичелли; хотя он испортил ей жизнь.