Геи и гейши

Зато теперь в зеркале, висящем на боковой стене, отразилось то, что могло бы устрашить более лица: громадный паук, татуированный в три краски, вольготно раскинулся посреди спины, переходя с хребта на лопатки и с грифа гитары — на ее корпус. Он был как живой: черно-алые с коричневым лапы его шевелились от малейшего подрагивания кожи.

— Простите: судя по вашему знаку, я имею дело с гейшей или гетерой?

— И с тем, и с другим, и еще с третьим в придачу. Гейшей я могу назваться, потому что я королевская шутиха с риском за каждую свою скоморошину схватить от власти свинцовую горошину весом в девять граммов. Вы, наверное, не знали, что этнографически и семантически японская гейша, насмешница и тонкая штучка, соотносится с европейским шутом, а не со шлюхой? Но я и гетера, начальница летучего эскадрона дев-корволантов, бойцам которого ты так успешно заговорил зубы. А в довершение всего, паук — он и есть паук, то есть Арахна, ткачиха, мастерица ковроткачества и заботливая мать, что носит своих деток на спине, пока не вырастут и не переберутся на шею. Удовлетворен ты моим объяснением?

Говоря так, дама переступила через низкий порог ванны, стала прямо, как боевой посох или клинок, какие носят в бамбуковой трости, рывком отбросила волосы и тут, наконец, явила свое лицо.

Оно было бы вполне красиво, если бы некоторые отклонения в сторону ультрафиолетовой и инфракрасной части спектра не делали его совершенно неотразимым. Гладкие, черные с нежной проседью волосы таили в глубине ту огненную искру, что у Чингизидов считалась отличием рода, сопричастного божеству. Были они как черная толедская сталь, по которой разбросаны начертания и знаки белого золота. Зеленовато-серые кошачьи глаза яростно сияли по обе стороны прямого, как Аппиева дорога, носа; раскинутые двукрылием брови и скулы, слегка выдавшиеся вперед, составляли рисунок как бы распятия, которому подвергался всякий смотрящий в эти глаза слишком долго. Губы походили на слегка поблекший цветок, увядший, подобно розе с могилы Гомера, заложенной в книгу сказок Андерсена, — розе Парацельса, воскресшей из пепла — розе Иерихона, что превыше всех земных роз.

— Поистине, лик жены подобен раю, что обещан нам Творцом, — заговорил Лев словно в забытьи или во хмелю. — Таковы были лица наших дев под покрывалом до тех пор, пока они не снимали его: нос — ствол дерева, брови — пальмовые ветви, глаза — вещие птицы, пророчащие счастье и забвение, кудри — облака над птицами и ветвями, уста же — райский цвет и знак искушений и блаженства. Лицо это можно было прочесть как заставку армянской книги с ее колонками и двойной аркой, изогнутой, как михраб над благородным Кораном: оно и само являло собой одновременно книгу и храм, воставленный вокруг книги.

— Будет тебе расточать лесть и рассказывать басенки — я не мои младшие подруги и на такое не куплюсь.

— Да, я вижу: от их облика ум мой не мутился и чувства не бунтовались. О сударыня, не след вам быть такой нарядно-обнаженной.

— Зачем ты только с лица спустился вниз, — гортанно рассмеялась она. — Заметь себе: полностью голый человек невидим для других — лишь то, что его маркирует, отличая от прочих, создает образ и этим привлекает взгляды. Однако отступи от входа и пропусти меня — и впрямь мне надо обсохнуть и одеться.

И она натянула на свое нагое и неприкрытое «я» прямую темно-лиловую, как цветок ириса, шелковую блузу и прямую же черную юбку фасона «Титаник» — в ознаменование тех величественных кораблекрушений, что имели место у ее худощавых ног, вдетых нынче в узкие черные лодочки. Весь этот прикид будто соскочил с прилавков Черкизовского или Лужниковского рынка (в просторечии — Помойки и Лужи), но на ней сидел так, будто она родилась в нем, в этом лилово-черном двойном трауре для мужских сердец.

— А теперь говори: каково твое имя и прозвище и что именно тебе здесь понадобилось?

— А ваше и вам, уважаемая?

— Соблюдай порядок вопросов и вообще субординацию.

— Я просто полагал, что ответ на оба вопроса о пребывании одинаков, а и из имени можно легко догадаться о роде занятия.

— Истинный джентльмен ничего не полагает и вообще при даме не думает, но представиться ей обязан.

— Тогда имя мое — Лев, а прозвание — Арслан, компьютерный асасин.

— А и верно ты сказал о сходстве: потому что меня называют Мария-Хуана, а прозвище мое — Марикита. Мы и самом деле пара, потому что ты назван в честь мужского растения конопли, а я — женского. А вот насчет нашего ремесла — это еще посмотрим. Так я слушаю!

— Здесь я потому, что собирался заложить информационную бомбу. А то грозятся друг другу чемоданами с компроматом, и хоть бы один вывернул наружу свое нутро — нет, куда ему: проще превратиться в коробку из-под ксерокса, набитую зеленью.

— Исчерпывающе. Только напрасно ты намекаешь, что мы-де одним заняты. Наоборот: ты подрываешь, мы стабилизируем, ты заостряешь противоречия — мы их сглаживаем. Ведь информационная война — та же война, перенесенная в другую сферу, а хорошая постель способствует мира творению, умиротворению и смягчению нравов как ничто иное во вселенной.