Читаем Где валяются поцелуи. Париж полностью

Где валяются поцелуи. Париж

Осень стекала по мокрым ступеням пожарной лестницы, она смывала в канализацию прошедшее лето, которое было прекрасно, смывала, как некую процветавшую некогда цивилизацию, смывала за то, что та погрязла в роскоши поцелуев, излишках похоти, в жире страсти, в обжорстве секса.

Солнце поменяло угол зрения не только на Землю, но и каждого в отдельности. Каждый теперь жил в отдельности, словно отдельно стоящее дерево. Тени стали резкими. Деревья отталкивали их от себя вместе с красивыми листьями пережитых мгновений, и те и другие падали, даже не пытаясь подняться. Слышно было, как ветер шуршал багряной листвой, все еще надеясь разогреть на сковороде воспоминаний прошедшую осень, когда грусть природы не вызывала ничего, кроме счастливых моментов. Пьер стал тупо рассматривать фотографии.

Катя что-то кричала мне, я, прячась от ее разочарования, зашел в туалет и тут же нажал на клавишу сброса воды. Ее тирады полетели прочь, в канализацию, их смысл захлебнулся в шуме голодной струи. Вода унесла всю грязь. Если бы и в реальной жизни можно было бы так просто сливать весь негатив, который лез в душу с желанием там поселиться и размножаться. Я прислушался, тихо. Сел на горшок прямо в штанах, взял из корзины на полу журнал и начал разглядывать странички. Все, о чем я жалел сейчас больше всего, это то, что не успел досмотреть Роллан Гаррос. «Ей уже 25, и подарками тут не отделаешься. Ей нужна семья, и ребенок ей тоже нужен. Все, что я ей предлагал, – лишь на время заткнуть дыру в окне ее женского предназначения. Нужны решительные маневры, к которым я еще не готов. «Ты истеричка!» – все, что мог бы, но не сказал ей.

«Только по необходимости. А как тебя еще вдохновлять на подвиги?» – все, что ответила бы, но не ответила она.

«Подвиги? Да пошла ты… Задолбала», – все, что могло бы стать подвигом, но не стало.

После того как все стихло в моей душе, я вышел. Сначала из туалета, потом из дома. Ноги сами понесли меня на площадь Пигаль. «Она меня не любит. Можно не говорить, она уже знает. Я уже чувствовал месть в каждом ее поцелуе».

* * *

Я пошел на захватывающее честное черно-белое кино. Секс с ней был художественным и широкоформатным. Возможно, я преувеличивал, и тянуло действо всего лишь на театр, на цирк. Но в таком случае это было гвоздем программы, сейчас мне хотелось вколотить этот гвоздь как можно глубже.

– Что ты делаешь, когда тебе плохо?

– Не знаю, в любом случае делаю это значительно хуже.

– Ты не чувствуешь? Грустью несет какой-то повсюду.

– Так осень.

– И что теперь делать?

– Пальто купить.

– Пальто у меня есть.

– Тогда осталось найти того, кто будет его застегивать.

Почему черно-белым кадрам я доверял больше? Скорее всего, такое кино виделось более честным, без излишеств. Ей, черной жрице любви, ничего не стоило слиться с ночью. От нее пахло страстью, будто надушилась потом. Когда она это делала, мне всегда снились цветные сны, потому что она умела закрывать глаза не только на проблемы, но и на ночь. Мои глаза.

– Почему тебя назвали Ама?

– Я родилась в субботу.

– Ну и что?

– Это переводится как рожденная в субботу.

– Хорошо, что не в понедельник.

– Что хорошего?

– Ничего, ничего хорошего, у нас бы точно ничего не получилось.

* * *

Я гадаю на картах, выстраивая цепочки возможных вариантов своей безумно-бессмысленной жизни. Безумная, являюсь ли я синонимом к слову бессмысленная? Да, пожалуй, ни одной умной мысли – прекрасная, преданная, на грани безумия. Я снова собрала в колоду пасьянс, как точно его назвали французы – терпением. Терпение мое уже давно лопнуло, потому что весна на исходе. Где тот король, который должен бить даму, чтобы потом непременно ласкать, бить и ласкать, бить и ласкать, ежедневно. Нет, руку он никогда не поднимет, я у него козырная. Где же он? Где его носит? Стоило только подумать, как он позвонил и спас меня от безумия:

– Привет, что делаешь?

– Ничего. Бокал белого вина и старое кино.

– Ты хоть закусываешь?

– Конечно, сделала салатик из свежих воспоминаний.

– Я будут в восемь.

– Так поздно?

– Поздно?

– Конечно. Бабочки внутри и уже кусаются.

– Чем ты их кормила?

– Терпением. Натравлю. Они тебя покусают.

– Я несъедобный.

– Посмотрим.