Где валяются поцелуи. Париж

– И про слона тоже, – снова зажала трубку Катя. – Женщина не хочет понять, что мужчины тоже люди.

– Еще какие.

– Настоящего еще надо вырастить. Люби своего мужчину, в один прекрасный день он станет настоящим, – отвечая в трубку, посмотрела Катя сначала на меня, потом на слона, который уже прогуливался по крышам близлежащих домов.

* * *

На меня посмотрело пасмурное окно. Налицо были все признаки понедельника. Если бы не сирень. Сирень висела гроздями и пахла дождем. Жутко захотелось сорвать ветку, как делали это в детстве, чтобы подарить маме на д.р. Сейчас дарить было некому, но за сломанной веткой могло открыться солнце. Я не стал ломать куст. Скоро в окно забарабанил дождь. Как великий Джи́нджер из группы Cream, нудно, но талантливо.

Мы с Катей топтались поочередно и вместе сначала в ванной, в спальне, потом на кухне, в коридоре. Утром мир топтался на месте, будто переживая на старте. Дальше ступени лестницы… мы летим исполнять свой долг… потом эти ступени отвалятся, как у космического корабля, и все достигнут созвездия выходных.

Он и она уже в коридоре, между ними отношения. Обычно отношения развиваются так: он на работе, она скучает, она у подруги, скучает он, он и она дома, оба скучают, он уходит, она уходит, оба скучают, но каждый в свою сторону. Наконец, он и она, насмотревшись в другую сторону, начинают скучать друг по другу, они понимают, что не могут без.

– Перчатки свои взял?

– Может, я хочу вернуться.

– Опять руки будут мерзнуть. На улице дождь.

– С тобой мне и так тепло.

Знакомых женщин у Жака было много, но лишь одна не давала покоя, остальные давали, только покой этот ему был ни к чему, он и не брал, знал, что рано или поздно наскучит обоим.

– Красивые слова.

– Комплимент, между прочим.

– Все комплименты только на кассе.

– Когда кассирша просит паспорт, это, конечно, приятнее.

– У меня нет времени с тобой бороться, – сунула она мне в руки перчатки.

– Жаль, я бы сейчас с удовольствием сдался твоим объятиям.

– Тебя люди ждут.

– Не меня, эклеры.

– Это не важно. Важно, что ждут.

– Тебя тоже ждут экспонаты.

– О да, эти самые терпеливые.

– Вечером свожу тебя в одно занятное место.

– Где встретимся?

– Под зонтом.

* * *

– Давай завтра, Пьер, я так устала.

– А так? – наваливался он сзади, зачерпывая мою ягодицу себе в ладонь.

– Не попа, а орех. Орешек знаний тверд, но все же мы не привыкли отступать. Время собирать орехи.

– Я же сказала, что я не хочу.

– Ты еще сама не знаешь, чего ты хочешь, – прикладывался он к моему влагалищу губами.

– Мне нужно срочно в отпуск, на море, – все еще пыталась я общаться с ним образно. Иногда Пьер это понимал.

– А что, батарейки подсели?

– Я подсела на вид из окна, сижу пью кофе, ничего не меняется. Кофеизм.

– Будет тебе море! – встал с постели и открыл окно на ночной город Пьер. Погрязший в огнях город действительно напоминал море в августе, когда в его водах начинает спариваться планктон, и каждый оргазм как вспышка. А их миллионы.

– Видишь, как волнуется.

– Это мы, букашки, волнуемся, а море – оно спокойно всегда, оно большое, оно вечное, его никто не уволит с этого места, ему никто не изменит, его будут любить вечно, море, оно всегда, чего ему волноваться.

Пьер посмотрел на меня восхищенно. Он, как никогда, был в одних носках. На его ноги наступала ночь. Длинные черные гольфы почти до колен. «Ну, какой после этого может быть оргазм?»

– Ты самая красивая рыбка этого моря.

– Рыбки в маленьком аквариуме плохо растут или вообще не растут, приспосабливаются. Для роста нужно пространство.

– Почему некоторые люди такие бесчувственные? – отпустил Пьер занавес на море и сел на кровать.

– Спят без любви. Все у тебя будет хорошо.

– Почему ты так решила?

– Потому что я тебя не люблю.

* * *

Он был настолько благовоспитанным, что ей не грех было ему отказать.

«А тебя мне хочется покурить, затянуться тобой поглубже. Сделай инъекцию в вену или хотя бы под кожу, не проверяя даже срока годности… Полностью тебе доверяя – а-а. Я-а-а это Ты. Я-а-а улетела-а-а».

Иногда Пьер пытался ее понять и встречал после работы дома с горячим ужином и цветами. Он пытался, но не понимал. Она понимала, что греться прошлым, все равно что холодными батареями.

У этой осени был особенный запах, она пахла дождем, воспоминаниями и палой листвой. Даже желтые листья не радовали, тоже пахли холодными батареями, которые какой-то оптимист выкрасил в желтый. Мир замер. Еще бы женщина прошла так же красиво, как и лето.

Десять утра. Каждый напротив своего кофе. В окне природу рвало листьями. Под порывом ветра они отрывались от деревьев, как желтые цыплята от своей мамаши-наседки, которая, спохватившись, вдруг начинала махать крыльями, пытаясь собрать их заново. Да куда там, тех уже и след простыл. Они жаждали свободы, полета. Некоторые устроились где-то рядом, других унесло черт знает куда, в другие пенаты.