Где-то я это все… когда-то видел

— Конечно, — просто ответила Ирина, — тебе не поверят. И точно закроют в бункер.

— Ну-ну, продолжай!

— Наши пока тоже не поверят…

— И?…

— И это будет между нами,… пока не «созреет» Сергей Владимирович.

— Умница! Именно это я и хотел услышать. Просто ты «созрела» немного раньше. И я был уверен, что ты гарантированно мне поверишь. Настанет время — и шефа введу в курс дела.

Ирина неожиданно глянула на меня с жалостью.

— Старичок! А ведь тебе сейчас не сладко приходится. Подумать только! Жить по-новому.

— Все нормально, старушка! Я даже бываю рад тому, что вернулся в свое детство. Оно реально счастливое. Поверь, мне есть с чем сравнивать. Не хочу тебя расстраивать, но ты еще много печального услышишь от меня о нашем будущем. О событиях, о людях, о нравах. Потом, как-нибудь.

— Уверен, что нам нужно это знать?

— Нет. Ни в чем я не уверен. Теперь — нет. После того, какую волну я поднял в конторе своими фокусами с яхтой. Знаешь, все эти вельможные интриги, подковерные игры и грязь за спиной оставляют стойкое ощущение, что…

…где-то я уже это все… когда-то видел!

Русские своих не бросают!

Глава 38

Я хорошо выспался, отъелся и почти полностью восстановил утраченные силы. Желание доказать свою правоту, а еще больше — уберечь своих товарищей от несправедливой расправы — переполняло меня.

Я готов к бою. Возможно, я даже готов свернуть горы. Дело осталось за малым — найти их. Ну, это как раз, просто. Как говорится, когда сидишь в яме — любая кочка покажется горой.

Первая задача — покинуть гостеприимную больницу.

Меня, как и раньше не контролировали, но сегодня в здании медицинского флигеля довольно оживленно. Лежащая в соседней палате Галина Анатольевна, спасшая совсем недавно мне жизнь почти ценой своей, сегодня вышла из комы. Говорить, разумеется, не могла из-за последствий страшного удара в шею, и с ней теперь пытались установить разумный контакт любым другим известным человечеству способом.

Пользуясь суматохой, я благополучно вышел на свободу. Ну, если честно, не совсем благополучно — уже делая первый шаг на лестнице, я заметил, как Ирина, перебегавшая из палаты в палату, вдруг резко остановилась и пристально посмотрела мне в след. Я умоляюще прижал руки к сердцу и придал лицу просительно-заискивающее выражение. Потом прижал палец к губам, и когда Ирина показала мне кулак, благодарно кивнул и рванул на выход.

Не до меня им сейчас.

* * *

На улице серьезно похолодало. Природа убедительно напоминала о том, что на носу — второй осенний месяц. Мол, пора бы и забыть уже о купальном сезоне и солнечных ваннах. Хватит того, что летняя эйфория растянулась вплоть до конца сентября. Теперь, осенняя промозглость стремительно добирала упущенное. Ночью прошел дождь, а ветер трудолюбиво и усердно работал над прореживанием быстро желтеющей листвы.

Я поежился. Впору было уже утепляться. Одного спортивного костюма становится маловато. Курточка явно не помешает. А пока, я просто сменил размеренную ходьбу на привычный для всей детворы бег вприпрыжку. И доскакал таким жизнерадостным Макаром до… школы. Своей собственной школы номер четырнадцать. Гостеприимно встретившей меня в качестве лупоглазого первоклассника какой-то месяц назад.

Нет, я не соскучился по грифельным доскам, старинным партам и чернильным пятнам на пальцах. Никоим образом. Мне хотелось пообщаться с завучем, Ларисой Викторовной, которая по просьбе безопасности осуществляла прикрытие моего отсутствия на занятиях. И которая в свое время оперативно сообщила куда надо о странном школьнике. И сообщила — непосредственно капитану Гришко. Что это могло дать, я пока не понимал, но на безрыбье, как говорится… и завуч сойдет.

Я зашел в до боли знакомый вестибюль, пахнущий мастикой, и направился на второй этаж. Деликатно постучал в обитую дерматином дверь.

— Можно, Лариса Викторовна?

Небольшое, аскетично обставленное помещение с малюсеньким «предбанником». И с огромным портретом Маяковского над столом. Завуч что-то старательно пишет в журнале, положив левую руку на стол, как прилежная ученица.

— Караваев?

Тяжелые очки, поднятые на лоб, плавненько так, и совершенно самостоятельно вернулись на переносицу. Как это она так делает?

— Здравствуйте, Лариса Викторовна. Зайти можно?

— Да. Заходи. Здравствуй, Витя, — ручка отложена, правая рука ровно легла на левую, и впрямь, как у школьницы, — проходи, садись. Я тебя слушаю.

Я плюхнулся на стул, стоящий возле окна, поерзал, удобнее устраиваясь, и строго посмотрел на женщину.

— Не хорошо, Лариса Викторовна. Не хорошо.

Завуч молча смотрела на меня. Спокойно и выжидающе. Я же говорил — идеальный педагог. Выдержка железная. Но мне нужно было выяснить — работали с ней после гибели Гришко, или еще не успели. Скорее всего — первое. Должны были успеть. Будем «танцевать» от этой версии.

— Теперь мне приходится Вас выгораживать. Темнить и выкручиваться. Как же так, Лариса Викторовна?

В глазах женщины появляется легкая растерянность. И напряженная работа мысли.

— Но… я ведь, ответила на все вопросы. Рассказала все, что знала. В отчетах же все есть…