Где собака зарыта

– Возможно, вы не поняли, – сказал он. – Я говорил о ментальном здоровье Вафельки, а не о своем. Мне вы можете задать сколько угодно вопросов – бедная Аделина, я ей даже восхищался – хотя я и не понимаю, как могу вам помочь.

Берни подтянул поближе пуфик и сел рядом с мистером Ганзом, но так, не полностью напротив. Это был один из его приемчиков, и у него даже была причина, почему надо садиться именно так – не полностью напротив – но я никак не мог до нее докопаться. Я сел на пол рядом, насторожив уши. Вафелька попыталась прижаться к мистеру Ганзу еще плотнее, но у нее кончилось место для отступления, и мистер Ганз прикрыл ее своей книжкой, оставив торчать только голову с большими влажными глазами.

– Мы совершенно ничего не знаем, мистер Ганз, – сказал Берни. – Почти все, что вы можете рассказать, будет полезным. Скажем, тот факт, что вы восхищаетесь Аделиной. Или, точнее, восхищались, как вы сказали, – Берни улыбнулся. Это была очень быстрая улыбка, словно блеск ножа. Где-то глубоко-глубоко в душе Берни таилась некоторая жестокость. – Знаете что-то, чего мы не знаем, мистер Ганз?

Мистер Ганз – глаза у него были большие и влажные, чем-то похожие на глаза Вафельки – спокойно встретил взгляд Берни.

– Это уж наверняка, – сказал он. – Но мне ничего неизвестно насчет обстоятельств исчезновения Аделаиды и того, где она сейчас находится. А что касается отвратительного подтекста вашего вопроса – пожалуйста, только не говорите, что просто делаете свою работу.

Полностью смысла я не понимал, но одно знал точно: мистер Ганз мне не нравится. Закончится ли этот разговор тем, что я в конце концов схвачу его за штанину? Не знаю, но я был готов заранее.

А вот Берни все еще улыбался – теперь куда как более дружелюбно. Для меня это стало неожиданностью, но я никогда и не заявлял, что понимаю Берни 24/7, что бы это выражение ни значило. Я просто верил, что он самый умный человек в мире. Моей работой было позаботиться обо всем остальном.

– Просто закидывал удочку, – сказал Берни. – Иногда может и повезти.

Закидывал удочку? Он что, имеет в виду, что я все-таки мог по-быстрому запрыгнуть в пруд? Или, может, мы сможем заняться этим на обратном пути? Есть чего ждать с нетерпением. Это чувство я всегда любил и, по правде сказать, чувствовал его почти каждый день.

– Не в этот раз, – сказал мистер Ганз, легонько почесывая Вафельку по голове. Похоже, он свою работу знал хорошо, и эй, я тоже хочу, чтобы меня почесали!

Улыбка Берни угасла.

– Расскажите мне о соперничестве, – попросил он.

– Соперничестве?

– Между Принцессой и Вафелькой.

– Кто вам сказал, что у нас было соперничество?

– Граф Боргезе.

– Он вам действительно платит?

– Да.

– Тогда вы должны знать, что он корчит из себя графа де Бо-оргезе.

– Корчит? В смысле, он не граф?

Мистер Ганз пожал плечами.

– В Италии графов как грязи. У тебя есть пятьдесят тысяч? Все, можешь быть бароном.

Без понятия, о чем он, но повода для беспокойства не было – для чего бы ни были нужны пятьдесят тысяч, их у нас не было.

– Он купил титул?

– Этого я не говорил, – сказал мистер Ганз. – Его титул настоящий и, насколько мне известно, даже довольно древний. Суть в другом: в нем нет ничего благородного и аристократичного. Возьмем, к примеру, это так называемое «соперничество». Все это происходит только в его голове. И в голове Принцессы.

– Не уверен, что я понимаю, – сказал Берни.

– А это не очевидно? Вафелька и Принцесса за последние два года посетили десять выставок, и на каждой выходили в финал. И Вафелька – ты моя хорошая девочка – каждый раз побеждала. Одностороннее соперничество – это оксюморон.

Вафелька таращилась в пространство. Одно ее крошечное ухо странно загнулось назад.

– Я думал, Принцесса победила в Балморале, – сказал Берни.

– Балморале? Даже не говорите со мной о Балморале.

– Почему? Разве это не самая крупная собачья выставка в мире?

– О, в этом не сомневайтесь, но что насчет честной игры?

– А что с этим было не так?

– Я вижу, ваш работодатель не объяснил вам полную картину.

– Так посвятите же меня.

– Поразительно, что вы этого не знаете, – сказал мистер Ганз. – В Балморале они буквально выстрелили Вафельке в колено.

Берни очень редко выглядел удивленным, так редко, что я даже не сразу распознал выражение его лица.

– Повторите-ка?

– Какое слово вы не поняли?

– Например, «выстрелили в колено», – сказал Берни. – Я не уверен, что у собак вообще есть колени.

Конечно, у нас их нет. Человеческие колени довольно уродливые, и ноги у них выглядят как-то странно. А наши ноги – хоть и не мне об этом говорить – крайне элегантны.

– Это была метафора, – сказал мистер Ганз.

– Метафора чего?

– Самого ужасающего зверства, которое я только видел в своей жизни.

– И это?..

Мистер Ганз погладил Вафельку.

– Я не хочу вновь говорить об этой травме. Только не рядом с ней.

– Я понимаю, – сказал Берни.

– Да?

Берни кивнул. Это был короткий кивок, скорее даже простое подергивание подбородка, и, пожалуй, мой самый любимый вид кивков среди всех: он был настоящим.