Где поселится кузнец

Полки Прентисса благополучно достигли Кэйп-Джирардо, а нам в первые дни сентября пришлось солоно: из авангарда экспедиции мы превратились в арьергард и отходили под травлю и укусы своры осатаневших псов мятежа. Мы сражались, не зная счета потерям врага, не рапортуя об удачах. Нас преследовали летучие части, кавалерийские эскадроны Пиллоу и банды под началом Джефферсона Томпсона, прозванного болотной лисицей, мы встречали их огнем, засадами, близкой картечью и отняли у них еще два фальшивых федеральных знамени, — в первое военное лето мятежники с помощью низкого обмана даже достигали успехов в боях против отважного Лайона и Зигеля. Ватаги мятежников сменяли друг друга, — нас некому было сменить: все те же слабые австрийские ружья, скудный рацион патронов, ноги, подгибающиеся от усталости, в рваных сапогах и ботинках, те же продрогшие тела под влажными от дождей и росы мундирами, пончо и одеялами.

В Кэйп-Джирардо мы пришли вечером, потрепанные, счастливые, шумные, готовые в радости опрокинуть в многоводную Миссисипи и бревенчатую пристань, и уютные домишки обывателей. Чикагские зуавы орали во всю глотку свою маршевую, не молчали и другие роты, каждый хотел осчастливить отходящих ко сну жителей Кэйп-Джирардо песней своего графства, — табором захлестнули дебаркадер и мощеную пристанскую площадь. И когда в темноте ко мне протолкался стройный человек в черном плаще с золоченой пряжкой и уставился на нас с Надин нелюбезными глазами, близко сидящими на узком лице, я принял его за пароходного распорядителя и приготовился к стычке.

— Если это регулярный полк нашей армии, — заговорил он сквозь зубы, так что усы и плоская борода с заметной сединой на подбородке почти не двигались, — то неудивительно, что мы проигрывали одно сражение за другим.

— Перед вами полк иллинойских волонтеров, — возразил я, — и не худший в армии Севера. Когда этот полк дерется, на него не жалуется никто, кроме неприятеля.

— И местных фермеров! — быстро добавил он. — И провиантских комиссаров!

— Неужели и в Кэйп-Джирардо бог послал мне ревизора?!

— Джон Фримонт, — представился незнакомец. Он протянул мне руку, плащ приоткрылся, я увидел мундир генерал-майора, широкий, златотканый пояс. — Пора нам познакомиться, полковник Турчин.

— Джон Бэзил Турчин. — Я ощутил энергичное, не обещающее благодушия пожатие.

— Госпожа Турчин? Рад приветствовать вас в Кэйп-Джирардо. — В голосе отчуждение, официальная любезность, как и в жесте руки, коснувшейся французской фетровой шляпы.

Фримонта настигли офицеры его штаба, вокруг нас сделалось людно и напряженно.

— Вас-то мне и надо, — снова обратился ко мне Фримонт. — Только не вздумайте конфисковать мою лошадь, она у трактирной коновязи. Полковник взял себе привилегию отнимать лошадей у офицеров, которых он считает бездельниками, — объяснил он толпе.

Никто не смеялся: ни в простоте душевной, ни угодливо. Не до смеха было и мне; кое-что я знал о генерале Фримонте.

Глава девятнадцатая

Шли через толпу: впереди генерал, за ним я, стараясь перед своими волонтерами повыше держать повинную голову. Путь показался мне долгим, хотя летучее пристанище Джона Фримонта разместилось в железном пакгаузе; за стенами из тюков, мешков и ящиков выгородили изрядное помещение, украсив его коврами.

Милости я не ждал: пять других полков Прентисса, прикрытых нами, уже отбыли из Кэйп-Джирардо, а мы явились с задержкой, потрепанные и с потерями. В портфеле генерала жалобы на меня — продовольственного комиссара, генерала Поупа, нашего капеллана. Со мной в полку жена, мадам, единственная в армии Соединенных Штатов. В ротах негры, я доверил им и разведку, и ружья, в ротах Раффена и Джеймса Гатри. Все худо, все — против обычая и устава, я не успел стяжать лавров, не взял своего Карфагена или Трои.