Где поселится кузнец

Скоро мы разделились: Грант остался в лагере Лонг, а мы перенесли палатки на окраину Чикаго, в кэмп Дуглас, поближе к мирской суете. Я убедился, что мой полк слеплен более всего из ирландского теста, но ирландцы эти уже вполовину и янки, патриоты Союза, их историческое чувство мести насытил бы разгром мятежников Ричмонда, — одолев мятеж, они отомстили бы и за поругание древней земли Эрина. Рядом с ирландцами в полку — коренные янки, чьи прадеды родились на Американском материке; немцы, которых вдоволь на Среднем Западе; горсть французов, несколько поляков, ездовой-серб; был и испанец, но недолго. При нужде я мог с каждым из моих волонтеров говорить на языке его родины, исключая серба и испанца, — это отворило мне многие сердца. Не пошел ко мне навстречу один Башрод Говард, попросил роту, где старшим лейтенантом был поляк Тадеуш Драм, а лейтенантом — острослов, драчун и прислужник Бахуса — Джон Р. Мэддисон. Я ждал хлопот с этой ротой и ошибся: службу они несли ревниво и часто выходили вперед. Я же всегда чувствовал вытянутую руку Говарда, жест отлучения. Появление Надин в кэмп Дуглас полк принял со снисходительной насмешкой, только Говард и его офицеры намеренно не замечали ее; в этом армейский устав был не со мной, а с ними. Но когда в лагерь прискакал Фуллер, чтобы вразумить меня, я знал, что донесли ему о Надин не люди Говарда, а полковой капеллан Огастес X. Конэнт. Генеральный адъютант штата инспектировал полк, похваливал, поражался быстрым переменам, а после, когда мы остались одни в палатке, повел со мной неизбежный разговор. «Устав не позволяет содержать в войсках женщину, исключая кочующих маркитанток, — сказал он. — Вероятно, вы этого не знали, Турчин». — «Что же это за полковой, не знающий устава!» — ответил я. «Если вы испытываете затруднения, как новый в Чикаго человек, я прикажу своим офицерам найти для нее квартиру». — «Мои затруднения в другом, Фуллер; дайте мне хороших ружей, пусть хоть гладкоствольных, если у вас нет карабинов Минье или Кольта, дайте к ним пули, я едва могу обеспечить караульных солдат». — «Скоро полк выступит в поход». — «И она выступит с нами. Она человек смелый, к тому же и фельдшер». — «Вы назначили ей должность?» — обеспокоился Фуллер. «Госпожа Турчина достаточно богата, она русская княжна, и готова защищать республику без денежного вознаграждения». Фуллер слышал о дворянстве Надин, но не чаял, что оно так высоко. «Мы не республику защищаем, Турчин, а Союз. — Он пошел в обход. — Мятежники не посягают на республику». — «Тут мы с вами разойдемся. Я вижу заговор против республики». — «Ричмонд хочет отделения от Союза, а не монархии. Ни генерал Ли, ни Джефферсон Дэвис не собираются короноваться». — «Если мятежники возьмут верх, страна переменится, деньги и рабство призовут тирана, встанет деспотия, самая изощренная и подлая». Он смотрел на меня с сожалением, искал следы давних крушений, до Америки не относящихся, шрамы былых поражений, которые сделали мой взгляд таким мрачным. «Вы — еще передумаете, Турчин. Американский военный театр — не Севастополь, не сидение в окопе, а броски и марши». — «Мы раздобыли для дамы седло; вот, поглядите, — я показал в угол палатки, — легкое, форменное седло, сквозное и весьма удобное…» На том мы и кончили, полагая, что перехитрили друг друга: Надин, думал Фуллер, скоро поменяет седло на место в чикагском вагоне, я рассчитал иначе, — завяжутся бои, и не найдется охотников ездить к нам с пустяками.

Слух обо мне достиг Маттуна, и в кэмп Дуглас явились Тэдди Доусон и Томас. Они пришли с намерением остаться в полку. Газету Доусону пришлось прикрыть, читатели «Маттунского курьера» десятками повалили в волонтерские депо, Тэдди тоже согласился на участь волонтера, но я отказал ему. Длинный Доусон метался по палатке, выбегал наружу и, забыв, откуда он вышел, бился о палаточную парусину в самых неожиданных местах. Я сказал Тэдди, что он достоин лучшей участи, обещал призвать его, как только добуду шрифты и станок. Томаса я взял. Он хотел остаться при нас, как в Маттуне, и мы соскучились по нему, он был наш маттунский мальчик, хотя и изрядно вырос. Но я не стал потакать ни ему, ни себе; из прислужничества, даже и добровольного, нельзя делать призвания, оно не поприще для человека храброго. «Ты хочешь в зуавы? — спросил я, отрезая ему дорогу в денщики или ординарцы. — Уж конечно брюки у них самые широкие».

Умница, он все понял, в мыслях распрощался с нашей палаткой, но нашелся, не стал мне поддакивать: «Я хотел стать артиллеристом». — «У меня пехотный полк, но будут и пушки: тогда посмотрим». — «Я стреляю из ружья, полковник, — гордо сказал Томас, — и, сдается мне, сумею здорово целиться из орудия. Если можно, я хотел бы получить многозарядный карабин Спенсера». — «Я сам мечтаю о таком».