Где нет темноты (СИ)

«Не сомневайся, Тина», — уверенно звучал в голове чужой голос. Сохранит ли Гриндевальд жизнь Тесею, узнав то, что хотел? Военное время диктует условия, но есть и надежда, что желание унизить за «сентиментальность» главного врага перевисит чашу весов.

— Когда мы победим, — зло зашептала Тина немой и глухой стене, — а мы обязательно победим, даже не сомневайся — будет суд над тобой и твоими сторонниками из тех, кто выживет. Я буду там. Я обязательно буду там, чтобы настоять на пожизненном заключении. Здесь, где бы это место ни было, — она поняла, что снова плачет. Переполняющая её ненависть выплёскивалась наружу солёными ручейками, которые Тина тут же утёрла рукавом.

Однажды Ньют рассказал ей об Азкабане и о жутких стражах этой возвышающейся посреди моря крепости. Тина пришла в ужас тогда, а Ньют только отвёл глаза, переведя разговор на смеркутов, которых собирался искать в Новой Гвинее. Теперь идея запирать преступников наедине с безысходностью казалась чуть менее бесчеловечной.

Тина отошла к противоположной стене и соскользнула на пол, пряча лицо в коленях. Не сомневаться становилось всё сложнее.

По стене вдруг прошла едва уловимая дрожь. На голову, норовя просочиться в уши, мелкой струйкой посыпался песок.

Насторожившись, Тина встала, не отходя от стены, и прислушалась. Гул, к которому она успела привыкнуть настолько, что перестала замечать совсем, стих, но сменила его не тишина, а едва различимый рокот. Будто лавина сошла далеко в горах, побеспокоив жителей деревни у подножия только шепчущим отголоском.

Стена дрогнула сильнее, мелкие камешки посыпались сверху, поскакали по полу. Тина бросилась к узкому проёму, ведущему в комнатку с кроватью, прикрыв голову руками. Замерев, она задышала глубоко и тяжело. В воздух поднялось столько пыли, что в лёгких щипало и сдавило грудь. Тина расстегнула верхние пуговицы блузки, задрав её вверх, надеясь, что большая часть пыли осядет на ткани.

В павшей на темницу тишине Тина слышала, как тревожно бьётся её сердце, стучит кровь в висках. Даже через ткань в узком проёме было тяжело дышать. И думать тоже было тяжело, и, самую малость, больно. Но не гадать о природе землетрясения Тина не могла.

Новый толчок сотряс темницу от основания до невидимого потолка, да так сильно, что сверху посыпались крупные камни, и стены пошли глубокими трещинами. Одна такая ширилась перед глазами, выплёвывая крошево прямо в лицо. Тина дёрнулась вбок, действуя на рефлексах, велящих оказаться как можно дальше от источника опасности. Выскользнула из проёма в комнатку с кроватью как раз во время нового толчка и, не успев толком сгруппироваться, упала, ударившись головой.

Она попыталась подняться, но перед глазами всё плыло и клубились тени, как перед очередным падением за вуаль. Она попыталась удержать ускользающее сознание, как ребёнок, поймавший за хвост ящерицу.

Тина приподнялась на локте, и на этом силы оставили её.

***

От кружки поднимался лёгкий пар, слегка пахнущий лимонником и можжевельником, оттеняя ароматы гари и болота. Вокруг, хлюпая по влажной, пружинящей земле, сновали люди. В сумерках их лица сливались в одно, а из смешения французского с английским едва удавалось выудить хоть одно знакомое слово, но, всё же, кое-кого узнать удалось. Флинн, Рутенберг, Браудер, Лавстон — они, молчаливо подчинявшиеся приказу начальства, которое присутствовало здесь же, проходили мимо, как тени из снов, и только подбадривающие похлопывания по плечу внушали уверенность — это не видение.

— Вот и всё, — целитель, колдующий над её головой, опустил палочку, продолжая давать какие-то рекомендации про лекарственные зелья, про постельный режим, про повторный приём… Тина не слушала. Крепче сжав кружку, которую ей наскоро впихнул кто-то из коллег, и, глубоко вдохнув, наполнив лёгкие ароматом лимонника и можжевельника, она, не отрываясь, следила за Тесеем. Тот держался перед иностранными коллегами уверенно, с каким-то царственным достоинством. Короной ему служили бинты вокруг головы, а мантией — накинутый на плечи плед, который он удерживал скрещёнными руками.

— А вот и второй подоспел, — в голосе целителя слышалось мрачное облегчение. Он обошёл сидевшую на складном стуле Тину и, указав кончиком палочки на одно из многочисленных валявшихся здесь брёвен, превратил тот в ещё один стул.

— Сбежал, — коротко бросил Тесей, отмахиваясь от целителя, — урод.

— Всё равно поймаем, — с мрачной решимостью сказала Тина, дёрнув плечом. Теперь, на свободе, в блёклых сумерках, которыми Тина всё равно любовалась, потому что это были именно сумерки, а не непонятное промежуточное состояние, она могла дать волю эмоциям. Но почему-то не получалось. Как огневиски в на славу закупоренной дубовой бочке, так скопившееся бродило внутри, удерживаемое непроницаемыми стенками.

— Вашу сестру едва удержало четверо, так она рвалась сюда.

— Как вы догадались, что монета зачарована? — Тине стало чуть легче. Куинни была в безопасности и уже совсем скоро они увидятся. Она сделала большой глоток из кружки и поморщилась.