— Я понимаю, что ты мне не веришь. Просто будь осторожным, Джек. И сделай так, как я тебя прошу — позволь мне уехать, исчезнуть из твоей жизни.
Он склонился над ней, упершись ладонями в постель по ее бокам, и улыбнулся.
— А знаешь, я готов рискнуть своей жизнью ради того, чтобы ты оставалась со мной. Ведь я чертовски отчаянный парень, разве ты не знала?
Он не верил. Отшучивался. Но ясно давал понять, что ее требование-просьба ее отпустить отклонена раз и навсегда. Даже если она будет запугивать его смертью. Но если бы он поверил, отступил бы он тогда, он, который привык бросать вызов даже смерти и никогда не отступающий даже перед ней? Кэрол склонна была думать, что нет, поэтому осознала всю бесполезность своих попыток открыть перед ним правду и заставить поверить. Нет, не так нужно ей действовать. Если она начнет всем рассказывать о своих видениях, ее попросту сочтут за сумасшедшую и запрут в психушке. Впрочем, это уже произошло. А она только усугубляет свое положение.
— Что же, одно я знаю точно. Могу поделиться, если хочешь, — решилась она на последнее откровение, не удержавшись.
— Ну, поделись, — он с улыбкой наматывал на палец ее белый локон, любуясь им так, будто его новый цвет, или бесцветие, пришлись ему по душе.
— Шестнадцатое марта тысяча девятьсот девяносто первого года, — чуть слышно прошептала она дрожащим шепотом.
— Что будет шестнадцатого марта девяносто первого года? — снисходительно, как у больного ребенка, спросил он.
— Казнь. Моя казнь. Это день моей смерти.
Джек вздрогнул и выпустил ее локон из пальцев, но Кэрол продолжила, смотря в пространство глазами обреченного, приговоренного к смерти:
— Это будет газовая камера. В ней я и умру. Второго сентября девяностого года мне будет вынесен приговор. Боже… — глаза ее расширились чуть ли не на пол лица. — Это же так скоро! Я не доживу и до тридцати лет! Она меня обманула! Она сказала, что смерть меня не тронет, что мне ничто не угрожает. Она меня обманула!
Изменившись в лице, Джек обнял ее и постарался успокоить. Но Кэрол затрусило, как в лихорадке, от захлестнувшего ее страха и отчаяния, и она разрыдалась, как перепуганный ребенок.
— Я не хочу! Не хочу! Спаси меня, Джек! Я не хочу умирать!
— Кэрол, успокойся. Это бред. Ты молода, ты здорова, и ты будешь жить долго-долго, как и я. Мы будем с тобой вместе. Я не дам тебя в обиду, — он тихо засмеялся, заглядывая в заплаканное личико. — Что ж ты себе такую смерть страшную выдумала? Казнь, да еще газовая камера… прямо фильм ужасов какой-то. Предлагаю другой вариант. Мы будем жить вечно. Согласна?
— Ты, правда, меня защитишь? Ты им не позволишь это со мной сделать? Ты обещаешь?
— Да, обещаю.
— Но… ведь я видела тебя мертвым до того, как умерла сама. Ты не сможешь меня защитить, потому что сам уже будешь мертв.
— Хватит, Кэрол! Это уже переходит все границы! Ты издеваешься надо мной, смеешься, или ты всерьез веришь в то, что говоришь?
— Джек, но я… я же умерла. Я умерла в своих видениях. И это было так правдоподобно… Я даже могу тебе описать…
— Послушай меня! Сны — это ничто! Мы живем в реальности. Мы можем хоть сто раз умирать во сне и хоронить других, но это не мешает жить дальше нам и всем остальным, кто снился нам мертвыми. Любой здравомыслящий человек видит разницу между сном и реальностью! Поэтому тебе нужно побыть здесь, Кэрол, и пройти курс лечения.
Отстранившись, Кэрол устремила на него подозрительный взгляд.
— А может, это ты отправишь меня в газовую камеру, а, Джек, после того, как я не позволю тебе самому умереть?
Он взглянул на нее с почти веселым удивлением, но она продолжила, проигнорировав его реакцию, захваченная своим новым предположением:
— Ты же бываешь таким беспощадным. Вдруг пожелаешь со мной расправиться, отомстить за что-то, а? А что, вполне легко в это поверить. Обидевшую тебя мать заразил СПИДом, не угодившую жену отдал на растерзание своему приятелю-закону. Почему нет, да, Джек? Сам же мне говорил, что скорее убьешь меня, чем отпустишь.
Он оттолкнул ее назад на подушки, злобно сжав челюсти.
— Ты и вправду больная! Будешь сидеть здесь, пока не вылечишься. А если не вылечишься, останешься здесь навсегда! Может, ты опять неверно истолковала свои сны, и приняла комнату для буйных сумасшедших за газовую камеру?
— Но разве я не права, даже если я и больная? Если я, например, наставлю тебе рога, разве ты меня не убьешь?
— Убью, — спокойно отозвался он.
— Но ведь не собственными руками? Не компрометируя же себя, ведь так? Придумаешь какой-нибудь оригинальный способ…
— Это уже будет зависеть от степени моего самообладания. Когда на меня находит ревность, мне его всегда недостает. Так что, если речь пойдет о «рогах», как ты выразилась, то, скорее всего, я прибью тебя собственными руками прежде, чем успею подумать о том, чтобы себя не скомпрометировать.
Кэрол отвернулась, всхлипнув.
— А еще говоришь, что любишь меня! Разве это любовь, ты, чудовище?
— Да, я люблю тебя. Очень люблю. Потому и убью, если надругаешься над моей любовью.
— Ты надругался над моей любовью, я же тебя не убиваю!