Где я?

– Отец Тук? – позвал я. – Отец Тук, вы здесь?

Ответом мне было несколько нестройных смешков, а затем кто-то буркнул:

– Что он здесь такого не видел? – голос грубый и незнакомый. – Давайте не тяните, вам что нравится эта вонь? Заканчивайте побыстрее!

Я оторопел: заканчивать с чем они собирались?!

В камеру ввалилось ещё несколько человек: я услышал их торопливые и резкие шаги. Затем цепкие и сильные пальцы схватили меня за руки, отодрав их от лица, но по-прежнему я не мог открыть глаз, чувствуя, что прошло слишком мало времени, и к свету они не привыкли.

– Эй, что вы делаете?! – услышал я свой возмущённый вопль.

– Заткни ему рот, – недовольно бросили рядом, и практически сразу мне в лицо ткнули чем-то мокрым и грубым. Я попробовал сопротивляться, но заработал лишь удар в живот и проклятия с двух сторон. – Будешь себя плохо вести, нам придётся заняться тобой чуть раньше, чем будет необходимо, – прошипели мне в ухо, и я вынужден был признать, что им удалось меня напугать.

Мне воткнули кляп, кто-то держал за руки, несмотря на прибавившееся освещение, я начал приоткрывать глаза: пока передо мной плавали разноцветные пятна, да покатились слезы, как будто надышался резаным луком.

Где-то рядом загремело железо, звук приближался, не предвещая ничего хорошего.

– Куда бить? – осведомился неприятный утробный голос, на что я отчаянно закрутил головой и сжался, предчувствуя скорую развязку.

– Да как обычно, чего ты, как маленький?

– А чего я-то?! – возмутился голос. – В прошлый только нога была.

– Так-то в прошлый, а сейчас бей как обычно.

Я наконец стал различать детали: сквозь слезы проступили силуэты пяти человек, меня держали двое, еще один расхаживал по камере, тогда как оставшиеся копались внизу. Что они там делают, не было видно, спиной одного из них загораживался весь вид.

Тот, что стоял передо мной, обратил внимание, что я приоткрыл глаза, по широкому, плоскому лицу прокатилась усмешка.

– Не шуми, – сказал он и похлопал меня по плечу.

Снизу опять послышался металлический звук, и я разглядел, что звенела длинная ржавая цепь с зажимами по концам. Двое людей, сидя на корточках, закончили приготовления, и я увидел, что они подтаскивают к моим ногам металлическую коробку с ручками, пышущую жаром, как переносной камин. Мне задрали штанину, приладили к ноге колодку и положили ее на плоскую металлическую площадку сверху коробки. Один из двоих сунул что-то в раскаленные угли, затем зацепил красного червяка металлическими щипцами и поднес к кандалам. А дальше я испытал самую страшную боль, которую когда-либо чувствовал за свою жизнь.

– Че ты ему ногу-то палишь? – врезал подзатыльник один другому. – Он так до господина Крысы и не доживет.

Сквозь боль и слезы я слушал этот обстоятельный разговор и мне хотелось выть не только от боли, когда на кожу падали капли раскаленного металла, но и от безысходности. А я-то боялся, что обо мне забудут, и я так и сгнию здесь или сойду с ума (что более вероятно) в этой темнице. Как бы не так, вот обо мне вспомнили, да так, что я уже сто раз пожалел о своих мыслях.

Очнулся я опять в темноте, но на этот раз скованный по рукам и ногам. Помимо ожогов, которые до сих пор приносили нестерпимую боль, цепь не позволяла мне даже опуститься на пол, так что, вконец измотанный, я повис на своих кандалах, будто сказочный злодей, пойманный богатырем и закованный в кандалы в назидание другим.

Палачи знали, что делали. В таком положении невозможно заснуть: через какое-то время руки и ноги начинают стремительно затекать, немея и теряя чувствительность. Приходилось менять позу, подолгу стоять, посылая проклятия на головы тех, кто посадил меня на цепь, как бешеную собаку.

Следующего посетителя я встретил в совершенно разбитом состоянии, места на коже, куда попал раскаленный металл, пылали нестерпимым огнем. В бессознательном состоянии я ещё больше расширил раны, и теперь даже малейшее прикосновение причиняло нестерпимую боль. И при этом я до сих пор не знал, чего от меня хотят.

Дверь распахнулась, я опять зажмурился, пряча лицо от отплясывающего на стенах огня. Сквозь сомкнутые веки я почувствовал, что источник света уже в камере.

– Что от меня хотят?! – спросил я, не открывая глаз. – Мне нечего скрывать, я и так все расскажу.

Мои глаза привыкли к свету на этот раз гораздо быстрее, чем в прошлый. Поэтому гостя я увидел практически сразу. Передо мной стоял человек, весьма, на мой взгляд, небедный, с претензией на утонченность. Об этом свидетельствовала его одежда, стоившая явно немало: кожаные штаны весьма сложного покроя, с фонариками ближе к коленям, высокие туфли со знакомыми заостренными концами, а также светлая тонкая рубашка с высоким воротником и с широкими рукавами, на шее у него был повязан цветной платок, небрежно затянутый крупным узлом на конце. Весь его вид говорил, будто незнакомец только что с бала, и его наряд в таком месте был совсем неуместен.