Где апельсины зреют

— Ничего. Не ваше дло. Написала ужъ такую загвоздку, что Гликерія Васильевна отъ зависти въ кровь расцарапается, улыбнулась Глафира Семеновна. — Вонъ кружка на стн, опускайте ваши письма въ почтовую кружку, прибавила она и, вставъ съ мста, опустила свое письмо.

Вскор вернулись съ верхушки Везувія англичане и Перехватовъ, ходившіе смотрть на потокъ лавы. Перехватовъ былъ въ восторг и говорилъ:

— Ну, господа, что мы видли, превосходитъ всякія описанія! Какъ жаль, что вы не пошли посмотрть на текущую лаву!

Но Перехватова перебилъ Граблынъ. Онъ набросился на него и съ бранью сталъ осыпать попреками, за то, что тотъ не разбудилъ его, чтобы подниматься на Везувій.

LXIV

Перебранка между Граблинымъ и Перехватовымъ продолжалась и во время обратной поздки въ шарабан отъ желзнодорожной станціи до Неаполя. Граблинъ не унимался и всю дорогу попрекалъ Перехватова тмъ, что Перехватовъ здитъ на его, Граблина, счетъ. Высчитывались бутылки вина, порціи кушаній, стоимость дороги, вс издержки, употребленныя Граблинымъ на Перехватова. Наконецъ, Граблинъ воскликнулъ:

— Чье на теб пальто? Ты даже въ моемъ пальто ходишь.

— Врешь. Теперь въ своемъ, ибо я его заслужилъ, заслужилъ своимъ компаньонствомъ, прямо потомъ и кровью заслужилъ. Мало разв я крови себ испортилъ, возя тебя, дикаго человка, по всей Европ, отвчалъ Перехватовъ.

— Ты меня возишь, ты? Ахъ, ты прощалыга! Да на какія шиши ты можешь меня возить?

— Я не про деньги говорю, а про языкъ. Вдь безъ моего языка ты не могъ-бы и до Берлина дохать. А все затраченное на меня я опять-таки заслужилъ и пользуюсь имъ по праву, въ силу моего компаньонства и переводчества. Ты нанялъ меня, это моя заработанная плата.

— Хорошъ наемникъ, который бросаетъ своего хозяина на станціи, а самъ отправляется шляться по Везувіямъ! Нтъ, ужъ ежели ты наемникъ, то будь около своего хозяина.

Англичане хоть и не понимали языка, но изъ жестовъ и тона Граблина и Перехватова видли, что происходила перебранка, и пожимали плечами, перекидываясь другъ съ другомъ краткими фразами. Ивановы и Конуринъ пробовали уговаривать Граблина прекратить этотъ разговоръ, но онъ, поддерживая въ себ хмель захваченнымъ въ дорогу изъ ресторана виномъ, не унимался. Наконецъ Глафира Семеновна потеряла терпніе и сказала:

— Никуда больше съ вами въ компаніи не поду, ршительно никуда. Это просто несносно съ вами путешествовать.

— Да я и самъ не поду, отвчалъ Граблинъ. — Я завтра-же въ Парижъ. Ты, Рафаэлька, сбирайся… Нечего здсь длать. Похали заграницу для полировки, а какая тутъ въ Неапол полировка! То развалины, то горы. Нешто этимъ отполируешься!

— Ты нигд не отполируешься, потому что ты такъ сръ, что тебя хоть въ семи щелокахъ стирай, такъ ничего не подлаешь.

— Но, но, но… За эти слова знаешь?..

И Граблинъ ползъ на Перехватова съ кулаками. Мужчины насилу остановили его.

— Каково положеніе! воскликнула Глафира Семеновна. — Даже уйти отъ безобразника невозможно. Связала насъ судьба шарабаномъ со скандалистомъ. Ни извощика, ни другаго экипажа, чтобы ухать отъ васъ! И дернуло насъ хать вмст съ вами!

— А вотъ спустимся съ горы, попадется извощикъ, такъ и самъ уйду.

И въ самомъ дл, когда спустились съ горы и выхали въ предмстье Неаполя, Граблинъ, не простясь ни съ кмъ, выскочилъ изъ экипажа, вскочилъ въ извощичью коляску, стоявшую около винной лавки, и сталъ звать съ собой Перехватова. Перехватовъ пожалъ плечами и, извиняясь передъ спутниками, послдовалъ за Граблинымъ.

— Длать нечего… Надо съ нимъ хать… Нельзя-же его бросить пьянаго. Пропадетъ ни за копйку. По человчеству жалко. И это онъ считаетъ, что я даромъ путешествую! вздохнулъ онъ. — О, Боже мой, Боже мой!

— Въ Эльдораду… приказывалъ Граблинъ извощику. — Или нтъ, не въ Эльдораду… Какъ его этотъ вертепъ-то? Въ Казино… Нтъ, не въ Казино… Рафаэлька! Да скажи-же, песъ ты эдакій, извощику, куда хать. Туда, гд третьяго дня были… Гд эта самая испанистая итальянка…

— Слышите? Въ вертепъ детъ. Нахлещется онъ сегодня тамъ до зеленаго змія и блыхъ слоновъ, покрутилъ головой Конуринъ и прибавилъ. — Ну, мальчикъ!

А въ догонку за ихъ шарабаномъ во всю прытъ несся извощичій мулъ, извощикъ щелкалъ бичемъ и раздавался пьяный голос Граблжжа:

— Дуй блку въ хвостъ и въ гриву!

Стемнло уже, когда шарабанъ подъзжалъ къ гостинниц. Конуринъ вздыхалъ и говорилъ:

— Ну, слава Богу, покончили мы съ Неаполемъ. Когда къ своимъ питерскимъ палестинамъ?

— Какъ покончили? Мы еще города не видли, мы еще на Капри не были, проговорила Глафира Семеновна.

— О, Господи! Еще? А что это за Капри такой?

— Островъ… Прелестнйшій островъ… и тамъ голубой гротъ… Туда надо на пароход по морю… Въ прошломъ году съ намт по сосдству на дач жила полковница Лутягина, такъ просто чудеса разсказывала объ этомъ грот. Кром того, прелестнйшая поздка по морю.

— Это значитъ вы хотите, чтобъ и по горамъ и по морямъ?..

— Само собой… А тамъ на Капри опять поздка на ослахъ…

— Фу! и на ослахъ! Вотъ путешественница-то!

— Послушай, душечка, обратился къ жен Николай Ивановичъ. — Вдь море не горы… Я боюсь, выдержишь-ли ты это путешествіе. А вдругъ качка?