Где апельсины зреют

Все еще не угомонившаяся Глафира Семеновна выскочила изъ коляски и, подбжавъ къ касс, взяла себ билетъ на мсто. Мужъ и Конуринъ взяли также билеты. Мужъ предложилъ ей было руку, чтобы войти съ ней вмст, но она хлопнула его по рук, одна прошла по корридору и вошла въ зрительную залу.

“Orfeo di Roma”, куда извощикъ привезъ Ивановыхъ и Конуркна, былъ не театръ, а просто кафе-концертъ. Публика сидла за столиками, разставленными по зал, пила кофе, ликеры, вино, прохладительные напитки, закусывала и смотрла на сцену, на которой кривлялись комики, куплетисты, пли шансонетки до нельзя декольтированныя пвицы, облеченныя въ трико, украшенныя только поясомъ или пародіей на юбку. Пвцовъ и комиковъ смняли клоуны и акробаты.

— Да это вовсе не театръ, сказалъ Николай Ивановичъ, слдуя за женой. — Какой-же это театръ! Это кафе-шантанъ.

— Тмъ лучше… отвчала Глафира Семеновна, отыскала порожній столикъ и подсла къ нему.

— Такъ-то оно такъ! продолжалъ Николай. Ивановичъ, усаживаясь противъ жены, — но сидть здсь замужней-то женщин, пожалуй, даже и неловко. Смотри, какого сорта дамы вокругъ.

— Да я вовсе и не желаю, чтобы меня считали теперь за замужнюю.

— Ахъ, Глаша, что ты говоришь!

— Пожалуйста не отравляй мн сегодняшній вечеръ. А что насчетъ вонъ этихъ накрашенныхъ дамъ, то можешь къ нимъ даже подойти и бражничать, я вовсе препятствовать не буду, только ужъ не смй и мн препятствовать.

— Да что ты, Глаша, опомнись.

— Давно опомнилась, отвчала Глафира Семеновна, отвернулась отъ мужа и стала смотрть на сцену, на которой красивый, смуглый акробатъ въ трико тльнаго цвта выдлывалъ разныя замысловатыя штуки на трапеціи.

Къ Ивановымъ и Конурину подошелъ слуга въ черной куртк и бломъ передник до щиколокъ ногъ и предложилъ, не желаютъ-ли они чего.

— Хочешь чего-нибудь выпить? робко спросилъ Николай Ивановичъ жену.

— Даже непремнно… отвчала она, не оборачиваясь къ мужу, и отдала приказъ слуг: — Апорте шампань…

— Асти, Асти… заговорилъ Конуринъ слуг.

— Это еще что за Асти такое?

— А вотъ что мы давеча за обдомъ пили. Отличное шампанское.

— Не слдовало-бы васъ по настоящему тшить, не стоите вы этого, ну, да ужъ заказывайте, сдалась Глафира Семеновна.

— Асти, Асти, де бутель! крикнулъ радостно Николай Ивановичъ слуг, показывая ему два пальца, и обратясь къ жен, заискивающимъ тономъ шепнулъ:- ну, вотъ и спасибо, спасибо, что переложила гнвъ на милость.

Жена, попрежнему, сидла отвернувшись отъ него.

XLIII

Постители кафе-шантана вели себя сначала чинно и сдержанно, накрашенныя кокотки въ до нельзя вычурныхъ шляпкахъ и перьями, птицами и цлымъ огородомъ цвтовъ, только пострливали глазами на мужчинъ, сидли за столиками въ одиночку или по-парно съ подругами, потягивая лимонадъ изъ высокихъ и узенькихъ стакановъ, но когда мужская публика разгорячила себя абсентомъ и другими ликерами, он стали уже подсаживаться къ мужчинамъ. Длалось шумно. Мужчины начали подпвать исполнителямъ и исполнительницамъ шансонетокъ, похлопывать въ тактъ въ ладоши, стучатъ въ полъ палками и зонтиками. Не отставали отъ нихъ и кокотки, поминутно взвизгивая отъ черезъ-чуръ осязательныхъ любезностей. Кто-то изъ публики вертлъ свою шляпу на палк, подражая жонглеру на сцен. Это-то подъигрывалъ оркестру на губной гармоніи, гд-то перекидывались кусочками пробокъ отъ бутылокъ и апельсинными корками. Конуринъ и Николай Ивановичъ съ любопытствомъ посматривали по сторонамъ и улыбались.

— Ахъ, быкъ ихъ забодай! Да не начнется-ли и здсь такое-же швыряніе другъ въ друга, какое было въ Ницц на бульвар? — сказалъ Конуринъ. — Тогда вдь надо и намъ апельсинными корками запастись, чтобы отбрасываться. Эй, какъ тебя, гарсонъ! Ботега! Пятокъ апельсиновъ!

— Не надо. — Ничего не надо! строго крикнула на него, раскраснвшаяся отъ шипучаго Асти, Глафира Семеновна и взялась за бутылку, чтобъ подлить себ еще въ стаканъ.

— Глаша! Ты ужъ, кажется, много пьешь, замтилъ ей Николай Ивановичъ. — Головка можетъ заболть.

— Наплевать. Это на зло вамъ, отрзала та и выпила свой стаканъ до дна. — А что, довольны вы въ какое васъ заведеніе завезла я? съ злорадствомъ спрашивала она мужа.

— Да вовсе и не ты завезла, а извощикъ. Только не пей, пожалуйста, много.

— Ничего. Пусть пьетъ. Насъ двое. Справимся и съ хмельной, довеземъ какъ-нибудь, сказалъ Конуринъ. — Дай ей развеселиться-то хорошенько. Видишь, бабеночка отъ здшнихъ римскихъ развалинъ сомлла. Да и сомлешь. Цлый день развалины, да развалины…

— Вовсе я не отъ развалинъ сомлла, а отъ вашей поведенціи. Ну, и моя такая-же поведенція сегодня будетъ. Вонъ рядомъ, за столикомъ, интересный итальянчикъ сидитъ. Сейчасъ протяну ему свой бокалъ и чокнусь съ нимъ.

— Только посмй! — строго сказалъ Николай Ивановичъ.

— Отчего-же не посмть? Вы-же давеча за обдомъ чокались съ вертячкой. Здсь, заграницей равноправность женщинъ и никто не сметъ мн препятствовать, — блажила Глафира Семеновна. — Чего вы около меня-то торчите? Идите, подсаживайтесь къ какой-нибудь накрашенной.

— Ой, не то, Глаша, запоешь, ежели подсядемъ!

— А вы думаете заплачу? Вовсе не заплачу.