Где апельсины зреют

— Судя по шляпамъ, мы въ Италіи, да и по итальянски болтаютъ, проговорила Глафира Семеновна. — Нтъ, мы въ Италіи, только ужъ на апельсинное-то царство все вокругъ нисколько не похоже.

Она высунулась изъ окна и кричала ни къ кому особенно не обращаясь:

— Синьоръ! Ромъ… У е Ромъ?.. Ромъ е луанъ анкоръ?

— Roma? переспросилъ гарсонъ съ подносомъ чашекъ съ кофе на плеч и, махнувъ рукой по направленію, куда стоялъ паровозъ, забормоталъ что-то по итальянски.

— Нтъ, въ Римъ демъ… Слава Богу, не спутались, обратилась Глафира Семеновна къ мужу и Конурину. — Но отчего-же дорога-то такая неприглядная!

Снова тронулись въ путь. Развалины зданій начали попадаться чаще. Виднлись полуразрушенныя арки, обсыпавшіяся каменныя галлереи, повитыя плющемъ.

— Словно Мамай съ войскомъ прошелъ — вотъ какое мстоположеніе, замтилъ Конуринъ, смотря въ окно.

Въ купэ наконецъ влзъ кондукторъ и сталъ отбирать билеты.

— Ромъ? спросила Глафира Семеновна.

— Roma, Roma… закивалъ онъ головой.

— Слава Богу, подъзжаемъ… А только и мстность-же!

Вдали виднлся громадный городъ съ множествомъ куполовъ церквей. Развалины направо и налво дороги стояли уже шпалерой. Вотъ и крытый желзнодорожный дворъ, куда они въхали. Какъ въ муравейник кишилъ народъ и между ними бросалось въ глаза множество католическихъ монаховъ въ черныхъ одеждахъ, въ коричневыхъ, въ блыхъ, въ синихъ, въ шляпахъ и въ капюшонахъ.

— Римъ! Римъ! По попамъ вижу! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вонъ сколько ксендзовъ!

Поздъ остановился. Глафира Семеновна выглянула изъ окна и стала звать носильщика.

— Факино! Факино! Иси! кричала она, прочитавъ въ книжк діалоговъ, какъ зовется по итальянски носильщикъ. — Теперь вотъ вопросъ, въ какую гостинницу мы подемъ, обратилась она къ мужчинамъ.

— А надо такъ, какъ въ Ницц. Первая гостиничная карета, которая попадется — въ ту и влземъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.

Носильщикъ не заставилъ себя долго ждать, схватилъ ручной багажъ и потащилъ его изъ вагона. У станціи, на улиц, стояло множество омнибусовъ изъ гостинницъ. Сопровождавшіе ихъ проводники, въ фуражкахъ съ позументами, махали руками, выкрикивали названія своихъ гостинницъ и заманивали въ кареты путешественниковъ. Первая карета была съ надписью: “Albergo della Minerwa” и Николай Ивановичъ вскочилъ въ нее.

— Дуе камера? Вузаве дуе камера? спрашивала Глафира Семеновна проводника, показывая ему два пальца и тыкая себя въ грудь.

— Садись. Чего тутъ спрашивать! Довезутъ.

Проводникъ, однако, оказался говорящимъ кое-какъ по французски.

— Prenez place, madame, — сказалъ онъ и подсадилъ Глафиру Семеновну въ карету.

Съ десятокъ нищихъ, въ лохмотьяхъ и въ кожанныхъ сандаліяхъ, — мужчинъ и женщинъ съ грудными ребятами, завернутыми въ грязныя тряпки, — тотчасъ-же окружили ихъ, выпрашивая “уна монета”’.

Но вотъ багажъ взятъ и омнибусъ тронулся. Широкія площади чередовались съ узенькими переулками, черезъ которыя были перетянуты веревки и на нихъ сушилось тряпье, дтскія подстилки. Были вывшены даже перины на просушку. Переулки были переполнены състными лавченками съ вывшенными надъ дверьми зеленью, помидорами, втками съ апельсинами, колбасами, сыромъ въ телячьихъ желудкахъ, мясомъ, битыми голубями. Около нкоторыхъ лавчонокъ дымились жаровни и на нихъ варились бобы и макароны въ котлахъ. У лавокъ было грязно, насорено бумагой, объдками, апельсинными корками. Воняло прлью, тухлятиной. Бродили тощія собаки и обнюхивали сваленную у лавокъ въ груды цвтную капусту, выставленную въ мдныхъ тазахъ и большихъ глиняныхъ чашкахъ вареную кукурузу, бобы, фасоль. Площади были пыльны и мстами поросли травой, дома въ переулкахъ давно некрашены, не ремонтированы, съ обсыпавшейся штукатуркой, кой-гд съ выбитыми стеклами.

И монахи, монахи безъ конца, на каждомъ шагу монахи!

— Да неужели-же это Римъ! Господи Боже мой, я его совсмъ другимъ воображала, произнесла Глафира Семеновна,

— И я тоже… отвчалъ Николай Иаановичъ. — Вотъ это должно-быть древности египетскія, указалъ онъ на громадную древнюю колонну, поросшую травой.

— Какія-же египетскія-то! Въ Рим, такъ римскія. Изъ-за нихъ сюда многіе и дутъ, чтобы посмотрть.

— Ну, изъ-за этого не стоитъ здить, сказалъ Конуринъ. — Вотъ папу римскую посмотрть — дло другое.

— А вотъ и фонтанъ. Смотрите, фонтанъ какой прекрасный! — указывала Глафира Семеновна. — Слава Богу, на хорошую улицу вызжаемъ. Вотъ, вотъ и приличные магазины. А я ужъ думала, что весь Римъ состоитъ изъ грязныхъ переулковъ.

Проводникъ при омнибус, стоя на подножк, говорилъ названія улицъ, зданій и церквей, мимо которыхъ прозжали. Церкви также были срыя, не привтливыя, съ обсыпавшейся всюду штукатуркой, съ отбитымъ мокрымъ цоколемъ. Распахнутыя двери церквей были завшаны полотнищами грязнаго благо и зеленаго сукна, на папертяхъ сидли и стояли нищіе въ грязныхъ лохмотьяхъ; босые мальчишки съ головами, повязанными тряпицами, играли въ камушки.

Опять свернули въ узкій переулокъ и покатили по крупной каменной тряской мостовой.

— Синьоръ! А гд папа? Папа ромъ? Я папы вашего не вижу, — спрашивалъ Николай Ивановичъ проводника.