Где апельсины зреют

— Расплюешься, братъ, такъ. Нтъ, я о дом крпко заскучалъ. Вришь ты, во сн только жена; домъ да лавки и снятся.

— Такъ неужто-бы теперь согласился, не видавши Ниццы и Италіи, хать домой?

— А ну ихъ! На все-бы наплевалъ и полетлъ прямо домой, но какъ я одинъ поду, коли ни слова ни по французски, ни по нмецки?.. Не знаю черезъ какіе города мн хать, не знаю даже, гд я теперь нахожусь.

— Въ Марсел, въ Марсел ты теперь.

— Въ Марсел… Ты вотъ сказалъ, а я все равно сейчасъ забуду. Да и дальше-ли это отъ Петербурга, чмъ Парижъ, ближе-ли — ничего не знаю. Эхъ, завезли вы меня, черти!

— Зачмъ-же это вы, Иванъ Кондратьичъ, ругаетесь? При дам это даже очень неприлично, обидлась Глафира Семеновна. — Ни кто васъ не завозилъ, вы сами съ нами похали.

— Да-съ… Похалъ самъ. А только не въ своемъ вид похалъ. Загулявши похалъ. А вы знали и не сказали мн, что это такая даль. Я человкъ не понимающій, думалъ, что эта самая Италія близко, а вы ничего не сказали. Да-съ… Это не хорошо.

— Врете вы. Мы вамъ прямо сказали, что путь очень далекій и что проздимъ больше мсяца, возразила Глафира Семеновна.

— Э-эхъ! вздохнулъ Иванъ Кондратьевичъ. — То-есть перенеси меня сейчасъ изъ этой самой заграницы хоть на воздушномъ шар ко мн домой, въ Петербургъ, на Клинскій проспектъ — безъ разговору бы тысячу рублей далъ! Полторы-бы далъ — вотъ до чего здсь мн все надоло и домой захотлось.

Часовая стрлка приблизилась къ полуночи.

— En voitures! скомандовалъ начальникъ станціи.

— En voitures! подхватили кондукторы, захлопывая двери вагонныхъ купэ.

Поздъ тронулся въ путь.

III

Поздъ летлъ. Въ купэ вагона, кром супруговъ Ивановыхъ и Конурина, никого не было.

— Ну-ка, Николай Иванычъ, вмсто чайку разопьемъ-ка бутылку красненькаго на сонъ грядущій, а то что ей зря-то лежать… сказалъ Конуринъ, доставая изъ стки бутылку и стаканъ. — Грхи! вздохнулъ онъ. — То-есть скажи мн въ Питер, что на заграничныхъ желзныхъ дорогахъ стакана чаю на станціяхъ достать нельзя — ни въ жизнь бы не поврилъ.

Бутылка была выпита. Конуринъ тотчасъ же освободилъ изъ ремней свою объемистую подушку и началъ устраиваться на ночлегъ.

— Да погодите вы заваливаться-то! Можетъ быть еще пересадка изъ вагона въ вагонъ будетъ, остановила его Глафира Семеновна.

— А разв будетъ?

— Ничего неизвстно. Вотъ придетъ кондукторъ осматривать билеты, тогда спрошу.

На слдующей полустанк кондукторъ вскочилъ въ купэ.

— Vos billets, messieurs… сказалъ онъ.

Глафира Семеновна тотчасъ-же обратилась къ нему и на своемъ своеобразномъ французскомъ язык стала его спрашивать:

— Нисъ… шанже вагонъ у нонъ шанже?

— Oh, non, madame. On on change pas les voitures. Vous partirez tout directement.

— Безъ перемны.

— Слава теб Господи! перекрестился Конуринъ, взявшись за подушку, и прибавилъ:- “вивъ ля Франсъ”, почти единственную фразу, которую онъ зналъ по французски и употреблялъ при французахъ, когда желалъ выразить чему нибудь радость или одобреніе.

Кондукторъ улыбнулся и отвчалъ: “Vive la Russie”. Онъ уже хотлъ уходить, какъ вдругъ Николай Ивановичъ закричалъ ему:

— Постой… Постой… Глаша! Скажи господину кондуктору по-французски, чтобы онъ заперъ насъ на ключъ и никого больше не пускалъ въ наше купэ, обратился онъ къ жен:- а мы ему за это пару франковъ просолимъ.

— Да, да… Дйствительно, надо попросить, отвчала супруга. — Экуте… Не впускайте… Не пусе… Или нтъ… что я! Не лесе данъ ли вагонъ анкоръ пассажиръ… Ну вулонъ дормиръ… И вотъ вамъ… Пуръ ву… Пуръ буаръ… Ву компрене?

Она сунула кондуктору два франка. Тотъ понялъ, о чемъ его просятъ, и заговорилъ:

— Oui, oui, madame. Je comprends. Soyez tranquille…

— А вотъ и отъ меня монетка. Выпей на здоровье… прибавилъ полъ-франка Конуринъ.

Кондукторъ захлопнулъ дверцу вагона и поздъ полетлъ снова.

— Удивительно, какъ ты наторла въ ныншнюю поздку по французски… похвалилъ Николай Ивановичъ жену. — Вдь почти все говоришь…

— Еще-бы… Практика… Я теперь стала припомннать вс.слова, которыя я учила въ пансіон. Ты видлъ въ Париж? Вс прикащики Magasin de Louvre и Magasin au bon march'e меня понимали. Во Франціи-то что! А вотъ какъ мы по Италіи будемъ путешествовать, ршительно не понимаю. По итальянски я столько-же знаю, сколько и Иванъ Кондратьичъ… отвчала Глафира Семеновна.

— Руками будемъ объясняться. Выпить — по галстуху себя хлопнемъ пальцами, състь — въ ротъ пальцемъ покажемъ, — говорилъ Николай Ивановичъ. — Я читалъ въ одной книжк, что суворовскіе солдаты во время похода отлично руками въ Италіи объяснялись и вс ихъ понимали.

— Земляки! Послушайте! началъ Иванъ Кондратьевичъ. — Вдь въ Италію надо въ сторону сворачивать?

— Въ сторону.

— Такъ не хать-ли намъ ужъ прямо домой? Ну, что намъ Италія? Чортъ съ ней! Берлинъ видли, Парижъ видли, — ну, и будетъ.

— Нтъ, нтъ! — воскликнула Глафира Семеновна. — Помилуйте, мы только для Италіи и заграницу похали.

— Да что въ ней, въ Италіи-то хорошаго? Я такъ сллышалъ, что только шарманки да апельсины.