Гавань красных фонарей

Бойцы без Бертолета, назначенного нянькой, собрались на капитанском мостике, прихватив с собою Сильвию и доктора.

По сути, у Татаринова был один-единственный вопрос, на который он хотел получить ответ.

– Скажите мне, мистер Пинту, – спокойным голосом начал Кэп, – почему из всех подростков из двухэтажного серого здания вы забрали именно Сильвию?

Оскалившись желтой эмалью, доктор сообщил, что он любит детей и поэтому хотел спасти хоть кого-то от рук русских садистов.

– Сильвия, иди помоги там с маленькими нашему офицеру, – вежливо попросил Татаринов Сильвию, и та, озаботившись новым делом, быстро ушла на палубу, всем своим видом показывая невозможность находиться рядом с трансплантологом. Гордая польская кровь.

Как только девочка ушла, командир повел бровью, и кулак Голицына влетел в обтянутую кожей скулу.

У боксеров-профессионалов, говорят, удар под тонну: вес кулака, помноженный на скорость и поделенный на десять…

– Вы не имеете права! – закричал Пинту.

Ошибка. На Татаринова орать во время допроса не рекомендуется.

Кэп вытащил нож боевого пловца и пощекотал бедро доктору.

За всю свою жизнь Пинту вряд ли когда-либо ощущал что-то подобное. Согнувшись, он рухнул на бок и зашелся животным криком.

– Перестаньте орать! Вы и так перепугали всех детей.

Татаринов повторил свой вопрос, склонившись над доктором и не торопясь убирать нож.

Сидящий в капитанском кресле Диденко, наблюдая за сценой, посоветовал Татаринову дать доктору еще по морде.

Татаринов прислушался к совету.

Получив очередной увесистый тумак от русского, доктор стукнулся головой о пол и на время затих.

– Так лучше, – развязно похвалил командира старший мичман. – Ты видишь, какой он стойкий.

Татаринов вышел на свежий воздух.

Пришло время докладывать.

Москва в лице вице-адмирала с большим оптимизмом восприняла информацию о том, что девчонка освобождена.

– Отлично! – воскликнул Старостин, что было на него совсем не похоже. – Отправляйтесь обратно в Хусавик, там вас будет ждать картеж из Рейкьявика, им и передадите детей.

Отключившись, Татаринов нахмурился. «Кортеж». Какое-то чиновничье словцо, пафосное, далекое и непонятное простому человеку.

Да какого черта! Они освободили детей, схватили доктора, собрали доказательства, что тот просто потрошит бедных ребятишек.

Вернувшись, Татаринов увидел, что пришедший в себя доктор сидит, привалившись к приборной панели, и это при том, что руки у него связаны за спиной.

– Вернемся к нашим баранам, – нехотя сообщил Татаринов и как бы невзначай наступил на колено доктора.

Тот вскрикнул, ожидая резкой боли, но ее не последовало, поскольку русский не спешил давить.

– Доктор, зачем вам Сильвия?

Татаринов хотел разгадать ребус, но данных у него не хватало. Файлы зашифрованы в голове доктора. И их надо открыть. Не понимая, что там происходит в верхах, он не мог обеспечить ни собственную безопасность, ни безопасность группы, ни безопасность детей.

И чего ему ждать на берегу, что там за кортеж такой?

Татаринов ненавидел допросы…

Пришлось надавить на колено.

Хирург попеременно то выл, то орал, но не говорил, продолжая переносить невыносимую для нормального человека боль.

Тем временем Диденко не без помощи Голицына развернул судно и взял курс на крохотный исландский порт.

Пройдет около четырех часов, и они снова прибудут в Хусавик, чтобы передать детей и доктора властям Исландии.

Глядя на то, как Татаринов допрашивает трансплантолога-маньяка, Диденко вспоминая себя на хирургическом столе, всякий раз порывался встать, но раненая нога не давала ему этого сделать. Доктор искоса поглядывал на взбешенного русского, который не скрывал своих амбиций по поводу возможности отыграться.

Сплевывая на металлический пол корабля свой желтый зуб, Пинту засмеялся и сказал русским, что они оба дебилы. После чего получил еще одну зуботычину и успокоился.

На мостике появился Голицын и с торжествующим видом доложил, что смог обнаружить в чреве корабля и арестовать команду из двенадцати человек – они прятались в машинном отделении.

– Прямо целое следствие пришлось проводить, пока их всех из шкафов да из ящиков достал, – пожаловался старлей, глядя на Пинту. Ну а что делать, судьба переменчива. Одному терпеть – второму добывать информацию.

Среди членов экипажа находился и штурман, который провел корабль к Хусавику. Как только швартовы были отданы, штурмана отогнали от штурвала и велели ему и остальным членам команды валить отсюда на все четыре стороны.

Сбросив трап, морячки быстро покинули судно. Никто не старался спорить с вооруженными русскими, тем более что количество трупов на палубах не оставляло больших иллюзий по поводу того, что бывает с теми, кто дерзнет спецназу…

Действительно, на пристани Татаринова и компанию поджидали несколько черных больших машин, а вокруг машин толпились бугаи в пиджаках и черных очках…

Татаринов спустился с небес. Из всех лиц только физиономия детектива Манчестера была ему знакома, остальные – «в первый раз вижу». Рядом со следователем из Рейкьявика стояла дама лет пятидесяти в костюме кофейного цвета. Ее лицо выражало обеспокоенность. Рядом с дамой возвышалось чудовище мужского пола, весящее килограммов сто пятьдесят – сто шестьдесят и подпиравшее своей лысиной небосвод.

– Мистер Татаринов… – на плохом английском попыталась угадать толстуха, и Кэп от безысходности – не отказываться же ему от собственного имени – согласился, что это он. – Ваше командование должно было отдать вам приказ.

– Да. – Командир оглядел четыре джипа «Шевроле» и человек двадцать мужиков, вылезших из них, вооруженных бластерами. Разглядывая демонстрацию силы, Татаринов подумал, что бедный Хусавик до сего дня не знал такого количества вооруженных людей со времен викингов.

– Вы освободили Сильвию Польна? – Женщина улыбнулась, но лучше бы она этого не делала. Акулы дохнут от зависти, крокодилы лезут в петлю, жабы стреляются. Какой милый ротик!

– Мы спасли еще два десятка детей. Они все наверху.

– Хорошо, хорошо. – Крокодилица потирала ласты. – Мы приехали за Сильвией. За остальными детьми скоро придет автобус.

Татаринов как бы ненароком посмотрел на Манчестера, но тот не подавал ему никаких сигналов.

Еще раз осмотрев встречающую публику, Кэп сморщился, но дал сигнал Голицыну, чтобы тот вывел только Сильвию.

Девочка, увидев внизу встречающих ее людей, с испугом посмотрела на Поручика. Тому оставалось только повести плечами:

– Это за тобой. Смотри, сколько приехало. Видать, ты какая-то важная персона.

Девочка была рада избавиться от всех тех волнений, которые выпали на ее долю за последнее время, и потому часто-часто перебирала маленькими, но крепкими ножками, мечтая как можно скорее оказаться на земле, сесть в машину, чтобы вскоре взлететь на белом большом самолете и оказаться дома…

Татаринов глядел на то, как спускается Сильвия, и еще больше нервничал.

Как только девочка сошла с трапа, крокодилица бросилась к ней с объятиями.

– Все ли с тобой в порядке, моя дорогая? – спросила она, но Татаринов фразу понять не мог – он не знал голландский.

Услышав вторую родную речь после польской, Сильвия поняла, что перед ней земляки, в ответ обняла за шею склонившуюся к ней женщину и заплакала.

– Пойдем, пойдем, моя красавица, скоро мы будем дома, – вещала тетушка, уводя Сильвию.

Татаринов посмотрел уходящим вслед и спросил у Манчестера:

– Что это за язык?

– Как же, голландский, – ответил следователь и позволил себе закурить. – Спасибо вам за ваши усилия, дальше мы сами.

– Да, да, – отстраненно согласился Татаринов, провожая глазами бывшую заложницу.

Подойдя к машине, дверь которой уже была услужливо открыта, Сильвия обернулась в сторону Татаринова и по-русски сказала:

– Спасибо, – наклонила голову, улыбнулась и села в джип.

И тут внутри Татаринова что-то щелкнуло… Этот поворот головы, взгляд… Сильвия напоминает ему кого-то… Неожиданно в памяти все сошлось!

Если представить королеву Нидерландов девочкой, то она могла бы походить на Сильвию! Если знать, чем занимается доктор Пинту, если знать, что королева вручает доктору премию, а сам доктор дорожит Сильвией больше всех остальных своих заложников, чья участь после попадания к нему в руки предрешена, то не нужно быть большим фантазером, чтобы понять, что ждет эту девочку в будущем. Ее ждет то же самое, что и Диденко, с той лишь разницей, что в ее случае всю операцию проведут до конца.

Тем временем Голицын спустил вниз поврежденного доктора Пинту. Ну, так-с, извините.

Когда трансплантолог оказался на земле, его подхватили два бугая и потащили к другой машине. Татаринов смотрел за сценой. Обходились с доктором не так вежливо, как с девочкой, но это еще ничего не объясняло.

Подпирающий небосвод мужик потребовал сдать все оружие и снаряжение, чтобы группа Татаринова могла спокойно отправиться в аэропорт и вылететь в Россию.

– Что же это за херня?.. – проговорил себе под нос Татаринов, наблюдая за тем, как три машины стали одна за другой сдавать назад, отваливая прочь с узкого причала.

Капитан ничего не собирался отдавать, но Манчестер давил:

– По договоренности между нашими правительствами мы не будем задавать вам вопросов, как вы провезли на территорию Исландии оружие и боеприпасы. Для вас заказан чартер, и самолет ждет вас.

– Чартер? – переспросил Татаринов, не торопясь снимать с плеча автомат и расставаться с ним. – Какая-то дикая европейская щедрость. – Поглядывая на здорового детину и капитана Манчестера, Кэп пробурчал в рацию: – Бертолет, оставь детей на борту. Подцепи Диденко и спускайся вниз. Голицын, прикрой.

Получив команду, Голицын подошел к невероятному викингу и, проявляя к нему реальный интерес, пытался оценить высоту его роста. Как ни крути, получалось, что он почти на голову выше, чем Малыш. Действительно гигант. Плечи выше уровня глаз. Натуральный монстр! С такими габаритами можно возводить дома без использования строительных механизмов. Не исключено, что этим и занимался в свободное от работы время.

Отойдя на шаг – заденет еще клешней-то, – Голицын беззаботно снял с пояса фляжку с водой.

Тем временем Татаринов впялился в Манчестера, припоминая его непомерную любовь к деньгам:

– Много платят?

– Вы о чем? – не сразу сообразил пятидесятилетний следователь, но Татаринов покачал головой и расплылся в улыбке:

– Вы, наверное, всех русских считаете идиотами.