Гастролеры и фабрикант

– Было, – ответил Розенштейн. – Увы, суд учел, что у Конюхова, кроме старой бабки, действительно никого нет. И ежели, мол, его от общества удалить, бабка его останется без присмотра, вследствие чего может раньше времени отдать богу душу. Кроме того, Конюхов все признавал и, как, очевидно, показалось судье, искренне раскаивался в содеянном. Посему решение суда было крайне мягким: Конюхова отпустили на свободу с условием неповторения противузаконных проступков. Любых… На что Конюхов дал свое твердое обещание. И более уже не попадался. А знаете, как он подписывал свои письма, вымогая деньги?

– Как же? – с интересом посмотрел на своего помощника Яков Викентьевич.

– «Червонные валеты»…

Это обстоятельство не очень удивило исполняющего обязанности полицеймейстера Острожского. Связь Конюхова со Всеволодом Аркадьевичем Долгоруковым, хотя бы по последнему делу о банкротстве «Акционерного общества Казанско-Рязанская железная дорога», в котором он, наряду с Долгоруковым, являлся одним из директоров, была очевидной. Но это еще был не факт, что аферу с полуимпериалами затеял именно Долгоруков…

– Письменные показания с этого трактирщика вы сняли? – спросил Острожский.

– Конечно, – ответил Николай Людвигович. – Они в папке. Той самой, с красными тесемками.

– Хорошо… Установите наблюдение за домом Долгорукова. Пошлите туда самого лучшего агента. И продолжайте розыски по «этому господину», – сказал с нотками язвительности исполняющий должность казанского полицеймейстера, имея в виду, конечно, Всеволода Аркадьевича Долгорукова. – Да, – добавил Острожский, – и докладывайте мне, будут ли у вас какие новости или их не будет…

– Слушаюсь, – ответил Розенштейн. – Разрешите исполнять?

– Конечно, – сугубо по-статски ответил Яков Викентьевич.

Но рвение своего помощника и его четкие ответы, прямо-таки по воинскому уставу, ему нравились…

Глава 11 Замечательная машина, или Кофе в постель

Октябрь 1888 года

Сева встретил гостей довольно прохладно:

– Здравствуйте, господа. Чем обязан вашему визиту?

За всех ответил Давыдовский:

– Это мои друзья, и я их пригласил, чтобы… чтобы…

– Может, представишь мне своих… друзей? – пришел на помощь «графу» Всеволод Аркадьевич.

– Вот, знакомьтесь, – стал представлять гостей Давыдовский, – Илья Никифорович Феоктистов, известный скотопромышленник и заводчик.

– Я бы сказал, даже очень известный, – широко улыбнулся Сева, пожимая скотопромышленнику руку. – Много о вас слышал. Приятно. Весьма.

– Взаимно, – ответил Феоктистов, с интересом посматривая на Всеволода Долгорукова.

– А это, – Давыдовский откинул руку в сторону Огонь-Догановского, – Алексей Васильевич Огонь-Догановский, помещик, домовладелец и мой близкий знакомый.

– Рад вас видеть у себя, господа, – произнес Всеволод Аркадьевич, сменивший холодность на довольно теплую и располагающую тональность. Ведь господа, коих привел «граф», были не просто с улицы, а имели в обществе весьма приличный вес.

– А это, – Давыдовский умильно посмотрел на Долгорукова, и его лицо расплылось в улыбке, – мой ближайший друг и благодетель, Всеволод Аркадьевич Долгоруков…

– Не князь, – серьезно добавил Сева.

– Не князь, – повторил за Всеволодом Аркадьевичем Давыдовский.

– Ну, насчет благодетеля это ты зря, – заметил «графу» Сева. – Твои гости и впрямь могут подумать, что это так.

– А это так и есть, – уже серьезно посмотрел на Долгорукова Давыдовский. – Я, собственно, Сева, по этому поводу к тебе и пришел… вместе с моими друзьями…

– То есть? – поднял удивленно брови Всеволод Аркадьевич.

– Ну… они бы тоже хотели поучаствовать в нашем… предприятии…

Глаза Долгорукова сделались круглыми:

– Как? Ты рассказал им о наших делах?!

– Но ты же сам говорил, что в следующий раз надо поставить четыреста тысяч, а у нас таких денег нет… – оправдывающимся тоном произнес Давыдовский.

– Но это совершенно не значит…

Сева хотел было добавить, что «тебе следует всем и каждому рассказывать о нашем предприятии», но не сказал. Во-первых, это могло обидеть Феоктистова, и он, скорее всего, развернулся бы и ушел, а во-вторых, такая фраза означала бы явный перебор в их игре. А плохая игра тотчас замечается зрителем, даже не особенно искушенным. Поэтому Долгоруков, немного помолчав, сказал:

– Впрочем, коли уж вы пришли, то… прошу в мой кабинет.