Уже миллион раз Гарри хотел призвать на помощь колдовство, отпереть клетку и послать Хедвигу к Рону и Гермионе, но всякий раз останавливался. Не стоило рисковать: несовершеннолетним запрещалось колдовать вне школы. Дурслеям Гарри об этом не сказал: если б не их страх превратиться в навозных жуков, его бы и самого заперли под лестницей вместе с метлой и волшебной палочкой. Первую пару недель по возвращении домой Гарри с удовольствием бормотал вполголоса всякую ерунду и смотрел, как Дудли в панике выкатывается из комнаты, топоча жирными ножищами. Но теперь… От Рона и Гермионы ни словечка, колдовской мир бесконечно далёк, издёвки над Дудли потеряли свою прелесть — а сегодня друзья даже не поздравили его с днём рождения.
Чего бы он только не отдал за письмо из «Хогварца»... от кого угодно. Он, наверное не отказался бы увидеть и своего заклятого врага Драко Малфоя — лишь бы убедиться, что год в школе не был сном…
И не то чтобы весь год выдался исключительно радужным. В конце последнего семестра Гарри лицом к лицу столкнулся не с кем иным, как с самим Лордом Вольдемортом. Тот, жалкое подобие себя прежнего, всё же был очень страшен, и хитёр, и жаждал вернуться к власти. Гарри вновь удалось выскользнуть из его цепких лап, но лишь чудом, и до сих пор, много недель спустя, мальчик просыпался по ночам в холодном поту и всё думал, где Вольдеморт скрывается сейчас, вспоминал его жуткое лицо, выпученные безумные глаза…
Гарри вздрогнул, напружинился. Он рассеянно глядел на живую изгородь — но вдруг понял, что и
Гарри вскочил, и тут до него донёсся глумливый голос.
— А я знаю, какой сегодня день, — пропел Дудли, приближаясь вразвалку по газону.
Огромные глаза мигнули и исчезли.
— Что? — переспросил Гарри, не сводя глаз с того места, где они только что были.
— Я знаю, какой сегодня день, — повторил Дудли, подойдя к нему.
— Молодец, — похвалил Гарри, — наконец-то выучил дни недели.
— Сегодня твой
— Не боишься, что мамочка услышит, как ты мою дурку обсуждаешь? — холодно осведомился Гарри.
Дудли поддёрнул брюки, которые так и норовили сползти с толстой задницы.
— А чего ты на изгородь таращишься? — подозрительно спросил он.
— Да вот думаю, каким бы заклинанием её поджечь, — объяснил Гарри.
Дудли тут же попятился — с диким ужасом на жирной физиономии.
— Н-нельзя… Папа запретил тебе к-колдовать… он сказал, что в-вышвырнет тебя из д-дому… а тебе некуда идти… у тебя даже друзей нет, куда бы…
—
— МА-А-А-А-А-АМ! - заорал Дудли и, спотыкаясь, помчался к дому. — МА-А-А-A-AM! А он… сама знаешь что!
Гарри дорого заплатил за своё невинное развлечение. Ни Дудли, ни изгородь не пострадали; тётя Петуния прекрасно понимала, что никакого колдовства не было, но Гарри всё же пришлось уворачиваться от мыльной сковородки, которой она хотела его огреть. А потом нагрузила работой, с ультиматумом: крошки не получишь, пока всё не выполнишь.
Дудли слонялся вокруг и ел мороженое, а Гарри протирал окна, мыл машину, стриг газон, полол клумбы, обрезал и поливал розы, подкрашивал садовую скамейку. Солнце безжалостно палило, обжигая шею. Гарри понимал: не следовало поддаваться на провокацию Дудли, но… тот умудрился ткнуть в больное место… может, у Гарри и правда нет в «Хогварце» друзей…
В половине восьмого, когда он совершенно выдохся, тётя Петуния наконец позвала:
— Заходи в дом! И иди по газетам!
Гарри с облегчением вошёл в прохладу кухни, где всё сверкало чистотой. На холодильнике стоял пудинг для гостей: огромная шапка взбитых сливок и сахарные фиалки. В духовке шипел большой кусок свиного филе.
— Давай ешь по-быстрому! Мейсоны скоро придут! — гаркнула тётя Петуния и швырнула на блюдце два куска хлеба и остатки сыра. Она уже надела вечернее платье цвета лосося.
Гарри помыл руки и затолкал в рот свой жалкий ужин. Едва он дожевал, тётя выхватила у него блюдце:
— Наверх! Быстро!
Проходя мимо гостиной, Гарри мельком увидел дядю Вернона и Дудли в смокингах и бабочках. Только-только он поднялся на второй этаж, как в дверь позвонили, а у подножия лестницы возникло гневное дядино лицо.
— Запомни, парень, — один раз пикнешь…
Гарри на цыпочках прокрался в свою комнату, скользнул внутрь, закрыл дверь и повернулся к кровати, намереваясь повалиться на неё без сил.
Да вот несчастье — кровать оказалась занята.
Глава вторая. Добби предостерегает