Гарпия. Одержимая местью (СИ)

— Элфи решительно настроен, — повторила она, нарушив воцарившееся молчание. Мне показалось, что Эмма была озадачена её словами; я и сама не понимала, к чему она клонит. — Разве я могу покинуть это имение? Нет!

Стало быть, в её душе нарастал бунт — одна часть боялась перемен, а другая — боялась прожить в золотой клетке до конца своих дней.

— Дарья Леонардовна, — продолжала Вероника, — если бы я по-настоящему любила Элфи, то уехала бы с ним хоть на край света; забрала бы детей; Семён перечислил бы на мой счет кругленькую сумму — у нас контракт; я бы… — она замолчала. Я увидела Веронику другой, и эта Вероника вызывала сочувствие. Не столько, сколько Хосе Игнасио со своим увечьем, но я её понимала чисто по-женски. Она несчастна.

Долив в остывший кофе немного коньяка, она обратилась к Эмме:

— Нет! Я не брошу тебя, моя девочка, — она коснулась её руки, и была в этом жесте и нежность, и страсть, будто с Эммой Веронику связывает не только дружба. — Элфи перебесится; он не посмеет всё решать за меня.

Что решать? Почему Элфи бесится? — Вероника сразу не уточнила, а я спросить не осмелилась, но позже мне всё стало ясно. Мы продолжили пить кофе, завели разговор об уроках, о фотографиях — Вероника попросила в следующий раз принести флешку  для просмотра снимков на мониторе. Потом разговор прервался — Веронику явно что-то беспокоило.

— Я хочу попросить вас об одной услуге, — сказала она взволнованно. — Вам не составит труда помочь мне; от вас требуется только одно — рассказать Каллисте Зиновьевне о том, что я вам сейчас скажу, а для лучшего результата убедите её вечером выйти на прогулку — она со своими больными ногами что-то совсем не выходит сплетничать с местными старухами.

Я похолодела от таинственного тона, а Эмма и вовсе покусывала губы вся белая, как мел.

— Вы ведь понимаете, что я не хочу ничего менять?  — спросила меня Вероника. Я кивнула. — Элфи превосходный человек, но я не хочу разводиться с мужем! Я не люблю этого тощего слюнявого бульдога, но не хочу, чтобы после развода он достался другой женщине; не хочу, чтобы моё место заняла другая; я хозяйка поместья Намистиных и пока я жива никто не будет здесь хозяйничать вместо меня. Но Элфи вбил себе в голову, что мы должны узаконить отношения. Ну, не чудак ли?! Он не поддается уговорам, и боюсь, как бы он не решился на убийство. Понимаете меня? Элфи замышляет сделать меня вдовой, чтобы сохранить и мои интересы, и свои! Но я не хочу менять шило на мыло.

— Вы думаете, если сплетни разлетятся по посёлку, то ваш любовник откажется от своего замысла? — спросила я. Странно, что Вероника и Эмма сами не распустили эти слухи и с помощью меня решили воспользоваться Каллистой Зиновьевной, — подумала я в ту минуту.

— Я не вижу другого способа вразумить Элфи, — ответила Вероника. — Пусть всё остается как есть — на чужом несчастье счастья не построишь, так ведь?! У Каллисты Зиновьевны язык как помело — если она сегодня выйдет с этой новостью к своим подружкам-сплетницам, то завтра в посёлке все будут знать о намерении Элфи, и он не посмеет запятнать свою депутатскую репутацию. Только ни слова старушке, что это моя просьба, договорились?

— Договорились, — согласилась я, считая, что не лишним будет предотвратить убийство, если Элфи действительно всерьёз задумал избавиться от соперника.

L'amour ne se commande pas.

Насильно мил не будешь.

Всё было сделано, как просила Вероника. Семён был жив-здоров и не упускал возможности при каждой встрече оказывать мне ненужные знаки внимания. Я его избегала.

После занятий каждый вечер я шла на край посёлка и прогулочным шагом бродила, любуясь закатом над речкой. Я не боялась встретиться с Семёном, сделав опрометчивый вывод, что вечера он проводил либо в боулинг-клубе, либо дома. По крайней мере, никто не упоминал, что Семён кормит косуль и вечером.

Был один из таких вечеров. Солнце с каждым днём садилось всё позже, продлевая волшебные минуты наслаждения зарей. Я свернула с дороги и не заметила, как оказалась на тропе между густыми кустами акации вперемешку со стройными дубами, дикими яблонями и боярышником. В руках то и дело сверкал фотоаппарат — вечерние снимки получались необыкновенно красивыми — даже сухая травинка на фоне заката. Я шла по тропе; она вела не в глубь леса, а кругом и к реке. В тишине пели птицы; тепло; спокойно. Я забывала обо всем. Шла, останавливаясь у каждого причудливого дерева, у пня, поросшего мхом; заметив на ветке птицу, приближала объектив и делала фотографии, шикарные и без специальных эффектов. Но вдруг где-то за спиной послышался хруст ветки, я испугалась и поторопилась выйти на открытую местность. Ветер шелестел камышами недалеко, и я метнулась к реке, сама не знаю, почему, ведь можно было вернуться назад. Но там ведь что-то хрустнуло.