Гаргантюа и Пантагрюэль

— Что такое с нами делают? Мы тут захлебнемся в этом салате. Уж не подать ли нам голос. Но если мы закричим, он подумает, что мы шпионы, и убьет нас.

А пока они так рассуждали, Гаргантюа положил, их вместе с салатом на блюдо, прибавил туда оливкового масла, уксусу и соли и проглотил все это кушанье для возбуждения аппетита перед ужином.

Уже пятеро паломников были проглочены, когда Грангузье заметил, что из-под салатного листа на блюде торчит какая-то закорючка. А это был посох шестого бедняги, который молча ожидал своей участи.

— Сынок, — сказал Грангузье, — мне кажется — это рожки улитки, не ешь ее.

— Почему? — возразил Гаргантюа. — Улитки в этом месяце очень вкусны.

И, вытащив из-под салата посох, он проглотил его вместе с паломником. После этого он отхлебнул громадный глоток вина и стал ожидать, пока приготовят ужин.

Проглоченные паломники кое-как выбрались из его зубов и решили, что они посажены в какое-то подземелье. Когда Гаргантюа глотнул такую уйму вина, они чуть не захлебнулись. Вино подхватило их и понесло прямо в горло, но они, подпрыгивая и помогая друг другу посохами, все-таки удержались во рту и забралась на край его зубов.

Но на их беду один из паломников нечаянно ударил своим посохом в дупло больного зуба. Зуб так дернуло, что Гаргантюа завопил, от боли. Тут ему подали зубочистку, и Гаргантюа, прогуливаясь по саду,  повытаскивал господ паломников обратно. Одного он поймал за ноги, другого — за суму, третьего  за карман, четвертого за посох, а беднягу, который ударил посохом, схватил за шиворот и дал ему порядочного тумака по загривку. Освобожденные паломники бросились бежать кто куда, а боль у Гаргантюа как рукой сняло.

Паломники бежали, ничего не видя и ничего не замечая, пока не добрались до Кудре. Там они заночевали в одной заброшенной избушке.

Глава 15. О том, как Гаргантюа пировал со своими друзьями

Когда все уселись за стол и первые куски были проглочены, Грангузье рассказал сыну обо всем, что произошло без него. Особенно много было разговоров про подвиги брата Жана, и Гаргантюа так они понравились, что он приказал немедленно пригласить к себе воинственного монашка.

Немного спустя брат Жан явился, и вот все бросились обнимать и всячески ублажать нашего пройдоху.

— Ах, брат Жан! — говорил Гаргантюа. — Друг мой, братец Жан! Подойди ко мне, чортов кум, дай обнять тебя, дружище.

А брат Жан так соловьем и разливался. Ловкий был шельма!

— Ладно, ладно, — сказал наконец Гаргантюа, — поставь-ка скамейку рядом со мной, и закусим чем придется.

— Охотно, — отвечал монах. — Паж, воды! Лей, дитя мое, лей. Дай-ка я прополощу себе горло.

— Ты славный парень, — сказал Гимнаст, — на кой шут тебе эта ряса? Долой ее!

— Что вы, сударь, — сказал монах, — монастырские правила этого не дозволяют.

— Плевать на ваши правила! — возразил Гимнаст. — Эта ряса давит тебе плечи. Снимай ее!

— Друг мой, — сказал монах, — оставь ее на мне. Ей-богу, я только здоровее пить буду. Ну, смелей, за еду! Правда, я сегодня уже поужинал, но все-таки я поем с удовольствием. Желудок у меня здоровый, как сапог святого Бенедикта, и всегда просит подачки, словно наш городской судья. Эй, друг, дай-ка мне свинины! Эге, это винцо неплохое. Ваше здоровье, господа!

— Удивляюсь, — сказал Евдемон, — какой славный парень этот монах. Почему же других монахов гонят из всякой компании и ругают их на чем свет стоит?

— Очень просто, — сказал Гаргантюа: — над домашней обезьяной тоже все потешаются. Обезьяна не стережет дома, как собака; не пашет земли, как вол; не дает ни молока, ни шерсти, как овца; не возит тяжестей, как лошадь. Она только гадит и портит, что попадется. За это она получает от всех насмешки да пинки. Точно так же и монах. Он не пашет земли, как крестьянин; не охраняет края, как военный; не лечит больных, как доктор; не учит детей, как педагог. Потому-то все и проклинают монахов, все от них сторонятся и стараются не иметь с ними никакого дела.

— Так-то так, — сказал Грангузье, — но ведь они молятся за нас богу.

— Как бы не так! — отвечал Гаргантюа. — Разве что только мешают нам своим колокольным трезвоном.

— На самом деле! — продолжал Гаргантюа. — Они бормочут себе под нос «Отче наш» и «Богородицу»[7] по тысяче раз в день, а что от того толку? Вот брат Жан — это другое дело. Он Не ханжа, не тунеядец. Он всегда весел, вежлив и всем приятен, как добрый товарищ. Он работает, трудится и охраняет виноградник своего аббатства.

Поужинав, друзья решили около полуночи выйти на разведку — посмотреть, что делают их противники. А до тех пор решено было немного отдохнуть, чтобы освежить голову.

Гаргантюа, однако, не мог заснуть, как ни старался.

— Я никогда так хорошо не сплю, как за проповедью, — сказал ему брат Жан. — Умоляю вас, давайте вместе читать псалмы. Увидите, что сейчас же заснете.

Гаргантюа эта мысль понравилась, и вот в начале первого псалма оба так захрапели, что все свечки в доме погасли.

Глава 16. О том, как монах повис на ореховом дереве